Казни продолжались два года. В течение этих двух лет все умелые и предприимчивые фабриканты, какие только были в Бельгии, покинули Брюссель и отправились способствовать обогащению Лондона. Наконец, первыми утомились палачи. Филипп отозвал герцога Альбу; на смену ему пришел Луис де Рекесенс, но он умер в 1576 году. 1 мая следующего года дон Хуан Австрийский занял его пост в качестве наместника. Через четырнадцать месяцев он уступил его эрцгерцогу Маттиасу, во время правления которого разразилась знаменитая эпидемия чумы 1578 года, унесшая 27 000 человеческих жизней в одном только Брюсселе.
Любое событие на руку народу, стремящемуся отвоевать свою независимость. Бедствие вынудило испанское правительство ослабить свой надзор. Вильгельм Оранский воспользовался этой минутой передышки. Постепенно его имя вновь приобрело в Нидерландах большой вес, а вскоре призвали вернуться и его самого. В 1580 году протестанты возвратились в Брюссель и вновь открыли свои молельные дома; 21 мая 1581 года они стали хозяевами и в свою очередь превратились в угнетателей, а Филипп II лишился верховной власти из-за того, что попирал права и привилегии народа.
И вот теперь скажите, нет ли знака Провидения в том, что манифест, повлекший за собой это отрешение от власти, был подписан Вильгельмом Оранским и составлен в таких выражениях, что на заседании 23 ноября г-ну Ро-денбаху, депутату от Западной Фландрии, оставалось лишь зачитать его с трибуны, чтобы в 1830 году к представителям династии Нассау было применено то самое наказание, какое один из их предков требовал применить к Филиппу II в 1580 году?
Вот выдержка из этого теоретического обоснования восстания; в нем Вильгельм Молчаливый утверждал законность возглавленного им мятежа:
«Вы ответите, что Филипп II — король. Я же, напротив, говорю вам, что не знаю такого короля; пусть он является таковым в Кастилии, Арагоне, Неаполе, Индии и повсюду, где он повелевает как угодно; пусть он является таковым, если желает спокойного правления, в Иерусалиме, Азии и Африке, ибо там я не знаю ни одного герцога и ни одного графа, чья власть была бы ограничена в соответствии с правами, соблюдать которые он поклялся в день своего воцарения.
Однако либо из-за пищи, которую он вкушал в Испании, либо следуя советам тех, кто раз и навсегда приобрел над ним власть, в душе он всегда испытывал желание подвергнуть нас прямому и полному подчинению, каковое именуют покорностью, и тем самым окончательно лишить нас исконных прав и свобод, как это делают его министры с несчастными индийцами или, по меньшей мере, с калабрийцами, сицилийцами, неаполитанцами или миланцами, забывая о том, что страны эти не были захвачены, а по большей части являлись родовыми владениями или уже добровольно отдались во власть его предшественникам в обмен на предложенные выгодные условия».
