Пока мы осматривали этих новоявленных шевалье д'Эонов, погода прояснилась, и нам можно было снова отправляться в путь. Когда мы во второй раз проезжали через Сувиньи, Алье обратил наше внимание на башню, стоящую на той же площади, что и церковь; это все, что осталось от древнего замка герцогов Бурбонских, покинувших примерно в четырнадцатом веке резиденцию в Сувиньи и перебравшихся в Мулен.
В гостиницу мы вернулись в одинадцать часов вечера и еще часа три, сидя перед очагом, говорили о событиях древней истории, о чудесных античных преданиях и старинных народных сказках — все это Алье собрал для своего гигантского труда о Бурбонне, которому он отдал все свои способности и с которым были связаны все его надежды. В конце концов он отправился в свою комнату, смежную с нашей. Долго еще мы переговаривались через стену. На следующий день он еще немного проводил нас, проехав около четверти льё от города; там мы, прощаясь, обнялись с ним, не подозревая, что видим его в последний раз.
Еще через день мы приехали в Лион: нас задержал в дороге лишь осмотр старого, почти заброшенного замка Жака II де Шабанна, сеньора де Ла Палиса. Нам показывал его шестидесятилетний привратник, живая развалина среди мертвых руин, ибо потомки семьи давно уже перестали жить в резиденции своих предков. Тейлор посоветовал мне, чтобы я, проезжая по деревне, над которой высятся древние стены замка, непременно заглянул во двор станционного смотрителя, ибо там находится гробница победителя при Равенне, замечательное творение шестнадцатого века, чудо искусства Ренессанса, служащее водопойным корытом для лошадей. Когда он с глубочайшим возмущением и обидой за отечество мне об этом рассказывал, я с болью воспринял услышанное. Осквернить имя оказалось недостаточно: осквернили еще и прах. Я не пренебрег советом Тейлора. Однако оказалось, что гробницы там уже нет — ее купили и отвезли в Авиньонский музей; что касается останков, то никто не знает, что с ними стало.
Мы посетили развалины замка, в котором некогда, во времена его процветания, жил один из тех людей, кого Ришелье посчитал столь высокими, что позаботился отрубить головы всем их потомкам. Жак II де Шабанн был исполином среди исполинов. Это был такой воин, как Бурбон, как Баярд, как Тривульцио, — эти три человека, славой превосходившие короля. Он завоевывал Неаполь вместе с Карлом VIII и Миланское герцогство вместе с Людовиком XII. Он был адъютантом в день, когда был убит Сото-Майор; генералом в день, когда была захвачена Равенна; маршалом при Мариньяно, находясь подле Франциска I, когда тот одержал победу, и солдатом при Павии, находясь подле Франциска I, когда тот потерпел поражение. Там, прижатый к земле своей павшей лошадью, находясь среди врагов, набросившихся на него, он все еще сжимал в руках свою шпагу, которую оспаривали друг у друга итальянский капитан Кастальдо и испанский капитан Бусарто; и поскольку маршал не желал отдавать ее ни тому, ни другому и хотел лишь одного — умереть, ибо был слишком стар, чтобы быть побежденным и оказаться пленником, Бусарто прижал конец своей арбекузы к его кирасе и в упор выстрелил ему в грудь: только это смогло ослабить хватку, с какой его рука сжимала обломок шпаги, оспариваемой победителями. Так что, как говорит Брантом, он не только хорошо начал, но и хорошо кончил.
