многозначительнее Полопенезской войны,
многоценнее и мнргопоследственнее ее — так смерть этих терновских бедняков куда обильнее смыслом всей дипломатики XIX века,
воплощенной пошлости. Такой народ, со способностью
такого восприятия, такого слышания, — если этот
святой народ услышит с Неба ли, от человека ли настоящее
живоносное слово, он повернет около себя весь мир, всю мировую историю, как
около оси вертится земля. Но
где такое слово? увы, эта печальная смерть непререкаемо убеждает, что „Слово“, принесенное ему, которое он счел за „Слово Жизни“ — на самом деле есть, было и будет „Словом Смерти“! Вот это-то доказательство, если б мы были к нему внимательны, и уравнивает смысл смерти тридцати терновских Сократов со смертью афинского мудреца»
[356]. Как символический эквивалент смерти Сократа — но не Христа, который своей добровольной смертью сказал именно «слово жизни», — смерть тридцати русских крестьян свидетельствовала о трагическом положении русского народа. Этот «святой народ», народ-мессия пал жертвой того, что Розанов называл «темным ликом» христианства — влечения к смерти.
Среди множества разнородных мнений о самоубийстве особьм авторитетом в глазах многих пользовалось уже ставшее классическим социологическое исследование Эмиля Дюркгейма «Самоубийство. Социологический этюд», появившееся в русском переводе в 1912 году, в разгар «эпидемии». (Редактор русского издания Дюркгейма подписывал свои публикации «Базаров».) «Самоубийство» Дюркгейма было встречено в русской печати как событие большого значения и как источник, не устаревший за пятнадцать лет, прошедших со дня его первой публикации во Франции. Появилось множество откликов[357]. Предисловие, написанное русским исследователем самоубийства доктором медицины Г. И. Гордоном, открывалось утверждением, что и в двадцатом веке самоубийство по-прежнему оставалось загадкой: «Самоубийство так же старо, как и само человечество. Изучением его занимаются врачи, статистики, философы, юристы и педагоги, но до сих пор все еще не решен вопрос, что собственно представляет оно собой: проявление болезненного или здорового человеческого духа, преступление или естественное право человека, выражение свободной человеческой воли или же проявление общего мирового закона причинности и т. д. и т. д.»[358]. В этих словах слышится эхо другой публикации о самоубийстве — статьи, появившейся в журнале «Дело» в 1882 году по поводу трактата Морселли «Самоубийство»
