выйти никак нельзя. Любой договор должен быть равноправен, с возможностью выхода из него, как, например, из Евросоюза. А если равноправия нет, и возможности выхода нет, то этот союз-договор — улица с односторонним движением. Назови его как угодно, но это не объединение, а присоединение. Чуешь разницу? Всё что об этом написано в современных учебниках истории — фейковая история. Это как, написали, что человек произошёл от обезьяны, а могли написать, что от слона африканского, и жужжать об этом на уши двадцать четыре часа, ежедневно, пока не свыкнешься с верой в слона-прародителя человека. В этой фейковой истории по обе стороны дороги-лжи через каждые пятьдесят метров установили столы с водкой и громкоговорители, заглушающие тоненький голосок правды, и панургово стадо не заметило, как его одурачили!
— А Переяславская Рада? Забыл о ней?!
Гриша засмеялся и артистично продекламировал: «На майдані коло церкви революція іде. — Хай чабан! — усі гукнули, — за отамана буде»[4]. Если никто не видел в оригинале договор о воссоединении, якобы подписанный Хмельницким и царем Алексеем, то его не было. Майдан был, а договора не было!
Я вежливо улыбнулся, доставив ему удовольствие от сравнения Переяславской Рады с майданом, и осторожно поинтересовался, памятуя о недавней вспышке: «Гриня, не кажется ли тебе это странным? Как золото Сечи могло оказаться в Америке? Скорее всего, оно спрятано где-то на Украине, или в Турции. Именно туда бежала от царя часть запорожского войска».
— Не знаю, — честно признался Гриня. — Вариантов много. После восстания Пугача напуганная Екатерина издала манифест о запрете Подпиленской Сечи. Какая-то часть смирилась и перешла на службу к императрице. Избравшие вольную жизнь, прорвались в Турцию и в устье Дуная, в Добрудже, в тысяча семьсот семьдесят пятом году основали Задунайскую Сечь.
— Об этом я и толкую. Искать воинскую казну надо там, в Добрудже.
— Но ты же не знаешь, что было дальше, — загорелся Гриша, оседлав любимую тему. — Во время русско-турецкой войны, в тысяча восемьсот двадцать восьмом году, Задунайская Сечь рухнула. Часть запорожцев вернулась в российское подданство. Желавшие сохранить вольницу, пересекли океан, и где-то на Миссури попытались создать новую Сечь, Миссурийскую.
— Ты это сейчас придумал? Раньше ты об этом не говорил!
— Не говорил, — согласился Гриша и кичливо расправил плечи. — Ну и что? Открылись новые обстоятельства.
— Вот как? А причём тут воинская казна?
