Летчик в отчаянии сжимал в руке револьвер. Он плакал.
— Вы не прорветесь, вы разобьетесь…
Он продолжал плакать.
Нас с Виньесом буквально парализовало. И только белое вино развязало нам языки.
— Niña, niña, nos vamos a casa?[10]
— Нет, Рикардо, это ночь моей помолвки.
Рикардо погладил свои усы. Из ангара раздался крик:
— Рикардо Виньес!
— Что я плохого сделал? — подскочил Виньес. — Я не хочу никуда лететь…
— Радиограмма для вас.
— Для меня?
Рикардо растерялся еще больше. Он судорожно искал очки, которые не желали вылезать из кармана, под аккомпанемент проклятий понуро удалявшегося Альберта.
Наконец Рикардо смог прочесть радиограмму: «Тысяча извинений. Продолжайте праздновать помолвку на аэродроме до моего возвращения. На пути обратно небо чистое, ветер попутный. Надеюсь, буду до полуночи. Ваш друг Сент-Экс».
— Так быстро отправить телеграмму, браво! — заметил Виньес, смеясь от облегчения. — Ну хорошо, помолвка предвещает una boda magnífica, inesperada![11]
Это был первый из ночных полетов, которые с тех пор не давали мне спать спокойно.
* * *
На следующее утро на аэродроме мы отметили нашу помолвку кофе с молоком. Тонио доставил почту на следующий этап, где его сменил другой летчик.
Нам сообщили, что в стране разразилась революция. Эту новость я приняла спокойно. Меня больше ничто не волновало, ведь мой летчик вернулся.
Мы с Виньесом отправились ночевать в Буэнос-Айрес. Тонио должен был остаться на аэродроме, ожидая новостей о своей почте. Меня разбудил телефонный звонок. Это был Кремьё.
— Поднимайтесь, революция… На вашей улице уже стреляют, вы слышите?
— Да что вы? Знаете, сегодня ночью я легла очень поздно. Погодите, я посмотрю в окно. Да, стреляют, похоже, и правда революция. Но я все равно приду к вам обедать, подождите меня.
Едва закончив одеваться, я обнаружила отсутствие прислуги. Только старик в углу, которому ничего уже не было нужно, протянул мне срочное письмо. Я вырвала конверт у него из рук. Но Тонио внезапно, как чертик из табакерки, ворвался в мою комнату.
— Вы здесь! Я так беспокоился за вас. Аэродром ведь далеко от Буэнос-Айреса. Я боялся больше, чем во всех ночных полетах, вместе взятых, боялся опоздать, потерять вас.
— Но почему? Это всего лишь революция… В Мексике, когда мне было пятнадцать лет, мы с моими одноклассниками наблюдали за революцией. Иногда в кого-нибудь попадала пуля, но редко насмерть. Штатские плохо стреляют. Должно пройти много лет, прежде чем люди научатся убивать.
