— Я тебя взять в приют не могу. Нет мест. Да, да, сейчас именно нет мест.
— Я хотел посуду… я хочу мыть на кухне. Я это умею, — уговаривал Кешка.
— Нет, нет! Взяли уже. Пока мест нет, — проговорила Градобоева. — Как-нибудь в другой раз.
— А мне говорили, — два места есть да посуду мыть еще, — возразил мальчик.
Попечительница приюта нервно развернула веер из павлиньих перьев, резко сложила его и решительно произнесла:
— Я тебе уже сказала. Можешь идти.
«Где же буду ночевать?» — подумал Кешка, посмотрев в окно, окрашенное вечерним закатом. Потом недружелюбно глянул на задиристое лицо бойскаута. Не спеша повернулся к двери и направился по персидскому ковру к выходу.
В зеркале Кешка увидел отражение Осечкина, уставившегося прищуренными глазами ему в спину, скаута со сжатыми кулаками и растерявшуюся госпожу Градобоеву.
Отказ от приюта вывел Кешку из равновесия. Он подошел к двери, где стояла горничная, надел картуз и дерзко показал сидящим за столом свой зад, затем высунул язык и быстро вышел в прихожую.
От этой выходки девушка-горничная прыснула, поспешила захлопнуть за Кешкой дверь и уже в прихожей громко расхохоталась, вытирая передником глаза.
— Обожди чуточку, — прошептала горничная и побежала на кухню. Она тотчас же вернулась с пирожком в руке. — На, поешь.
Кешка отвернулся и пошел к выходу.
Горничная остановила мальчика, сунула в его карман теплый пирожок, но карман был рваный, и пирожок вывалился на пол.
Девушка подняла его.
— Возьми, ведь это от меня!
Кешка почувствовал, как от голода свело живот, и больше отказываться не стал. Переступив порог, он услышал, как за ним захлопнулась дверь.
