Его подарил ей я, много лет назад. Дочь подносит руку к ключице.
– Потеряла? – спрашиваю я.
– Просто нет настроения носить, – пожимает она плечами.
Анна его никогда не снимала, насколько я знаю. Сара достает мясо из духовки и ставит на стол. Взяв нож, чтобы его нарезать, смотрит на Кейт:
– К слову, о вещах, которые мы не в настроении носить, пойди смени футболку.
– Почему?
– Потому что я так сказала.
– Это не причина.
Сара пронзает ростбиф ножом.
– Потому что мне неприятно видеть ее за столом.
– Она ничуть не хуже, чем металлистские футболки Джесса. Какая там была на тебе вчера? «Громовая киска Алабамы»?
Джесс выкатывает глаза. Такое выражение я уже видел: охромевшая лошадь в спагетти-вестерне за мгновение до того, как ее из жалости пристрелят.
Сара пилит мясо. До того розовое, теперь оно пережарено и стало жестким, как подметка.
– Ну вот, – говорит она, – все пропало.
– Все в порядке. – Я беру пласт, который ей удалось отделить, и отрезаю от него кусочек. С тем же успехом можно жевать кожаный ремень.
– Вкуснотища! Надо только сбегать на станцию и принести паяльную лампу, чтобы мы могли каждому выдать его долю.
Сара моргает, а потом с ее губ срывается пузыристый смешок. Кейт хохочет. Даже Джесс криво усмехается.
Только тут я понимаю, что Анна уже ушла из-за стола, а главное – никто этого не заметил.
На пожарной станции мы вчетвером сидим на кухне, куда нужно подниматься по лестнице. Рэд варит на плите какой-то соус, Паули читает газету «Провиденс джорнал», а Цезарь строчит письмо объекту вожделения этой недели. Глядя на него, Рэд качает головой:
– Тебе нужно просто записать файл на диск и распечатать сразу много копий.
Цезарь – это прозвище, которое ему давным-давно дал Паули за любвеобильность.
– Ну, эта девушка особенная, – говорит Цезарь.
– Да. Она продержалась уже два дня. – Рэд сливает макароны в дуршлаг над раковиной, вокруг его лица клубится пар. – Фиц, поучи-ка этого молодца уму-разуму.
– Почему я?
Паули глядит на нас поверх края газетного листа.
– Вне игры, – говорит он, и это правда.
Жена два года назад ушла от него к виолончелисту, который мелькнул в Провиденсе, совершая турне с симфоническим оркестром. Рэд такой убежденный холостяк, что не признал бы женщину, даже если бы она подошла к нему и взнуздала. А мы с Сарой женаты уже двадцать лет.
Рэд ставит передо мной тарелку, и я начинаю проповедь:
– Женщина не сильно отличается от костра.
Паули откладывает газету и присвистывает.
