— Скажу откровенно, — с трудом сознался Гарамов, — иногда я согласен с тобой. И все-таки чаще делаю вывод, что Скирдюк этот — обыкновенный мерзавец или псих. А «Невская» лаборатория, прицелы, — все это могут быть и совпадения. Возьми сейчас любого человека, первого встречного, и окажется, что он тоже имеет какое-то отношение к военной тайне. Подумай еще раз, Лева: может Скирдюк и в самом деле в раж вошел? Понимаешь, все перед ним стелются, а одна вдруг в морду плюет, к тому же — далеко не самая красивая...
Но Коробов вел свое:
— Жаль, невозможно проверить, как он там у своей вдовушки в оккупации жил.
— Ничего, недолго осталось. Сводку сегодня слышал?
— Еще бы! Триста тридцать тысяч окружено! Вот они где хлебнут наконец за все наши горести!
Несколько минут они, отвлекшись от Скирдюка, оживленно обсуждали последние новости со Сталинградского фронта.
— Увидишь, Лева, через два месяца всю Украину освободим! — блеснув глазами, заключил Гарамов.
— Может и так, но нам с тобой — распутывать узел здесь. Это сейчас самое главное — узнать, кого или чего он так опасался?
— Думаешь все-таки, он агент и у него связь была?
— Предполагать это мы обязаны. Задача — проверить.
— Как? — Гарамов резко вскинул руки. Жест, означавший недовольство, даже отчаяние. — Наверняка нет у него никакой связи! Нет, понимаешь? Будь здесь резидент, разве позволил бы он Скирдюку поднять вот такую пальбу и демаскировать себя?
— То-то и оно!
— Не понимаю тебя, — искренне признался Гарамов.
— Я и сам пока — в потемках, но полагаю, что поведение Скирдюка связано с его страхом. Этот страх — сильнее смерти. Потому он пытался броситься с моста, потому просится скорей к стенке, потому и меня провоцировал, когда накинулся во время допроса. Он запирается, наверное, все-таки не потому, что изменить чему-то не хочет (мы с тобой наблюдали не раз, как самые матерые агенты раскрываются). Это у него — тоже от боязни.
— Чего? — иронически спросил Гарамов. — Что может быть хуже расстрела?
— Теоретически — многое, но не станем философствовать. Надо попытаться получить дополнительные факты у свидетелей.
Вообще-то Скирдюк при всем своем, как можно было решить с первого взгляда, любвеобилии и щедрости, был на самом деле то ли нелюдимым, то ли прижимистым, если верить его сослуживцам.
«Выпивать с тобой садится, обязательно колбасу на две пайки разделит: себе получше, тебе — ту, что с хвостиком. А если кто случаем заглянет, Скирдюк сразу все, что на столе, газетой закроет», — сообщил еще на самом первом допросе веснушчатый надутый писарь Лыков.
