Это показалось ей убедительным.
— Сядь, Степан, на минутку, — попросила она, — что-то сказать хочу. Больше поговорить ни с кем не могу про это. Пьяный ты, конечно. Ладно. Все равно.
— Говори, — потребовал он в нетерпении, — что?
— Шатаешься даже. Нет. Ложись лучше, поспи. Я к Клаве уйду. Утром говорить будем.
— Нет, давай сейчас, — и вновь он повел себя чрезмерно настойчиво.
Наиля взглянула на него с опаской.
— Зинка твоя меня при всех позорила, — сказала она, отворачиваясь, — а я чем виновата? Что я тебя — приваживала? Скажи.
Он выдохнул разочарованно:
— Бабские дела. Наплюй. Что ж, когда с девкой раз погулял, значит и женись? Не-е... Выбрать надо, чтоб по душе, как ты. Может, дашь ключа? Я с делами справлюсь, сам открою раненько и до тебя, под бочок.
Она снова нахмурилась.
— Иди, отдыхай.
— Веселенький Новый год у нас получился.
— У всех такой. Война.
— Хоть поцелуемся.
Наиля подошла и сама обняла его на пороге.
— Страшно мне, Степан, — она на миг все же прильнула к нему, — все время кажется, ходит, следит за мной, прямо шаг ступить не дает...
— Кто, кто?
Но он уже и сам догадался.
Он побрел к дому Зурабовых, сам не понимая зачем. Наверное, потому, что так было решено изначально. В сравнении с карой, которая грозила не только ему, но и Гале с Миколкой, нынешняя обида Зины и впрямь была пустяком. Лишь свернув в знакомый тупичок, присыпанный свежим снежком, на котором четко отпечатывались следы его сапог, догадался Скирдюк, что́ влечет его сюда: последняя надежда, опять — Мамед Гусейнович.
Именно он, а не Зина (она, заплаканная, злая, убежала к себе), открыл дверь Скирдюку.
— Ну, — сердито спросил он, раздувая заросшие черными волосами ноздри, — зачем стоишь? Раз пришел — заходи уже.
Скирдюк (он выпил еще и по пути) пьяненько ухмылялся:
— Поставили дежурить по командирской столовой, там же гуляли сегодня.
— Набрался ты тоже, я вижу, в этой столовой! Мог бы совсем не приходить. Не нуждаемся.
— Ну что ж, когда так. Выходит, надо мне поворачивать оглобли. Конечно, поговорить с вами хотелось опять же...
— Со мной говорить не надо! Ты бы перед Зиночкой извинился лучше, если ты такой культурный стал. А то она ждет, ждет его, а он под утро приходит и еще пьяный. Давайте Новый год теперь встречать! Да?
— Аа-а... Значится, с Новым счастьем вас, дорогой Мамед Гусейнович. И супругу, конечно, и Зиночку,
— Можешь и сам ей это сказать. Ты слышал: заходи в дом, говорят тебе! — свирепо крикнул Мамед Гусейнович.
