Он вдруг испугался, как бы она не спросила его, не означает ли такое признание, что у него нет ни гроша, и был рад, что ошибся: ведь он не знал, в какую сторону это бы ее повело. Но она, напротив, встретила его заявление одобрительно.
– И слава Богу, что так. Потому-то вы мне и нравитесь. Нынче стыдно быть чем-то иным. Оглянитесь вокруг – взгляните на тех, кто преуспевает. Неужели, по правде говоря, вам хочется быть в их числе? Взгляните, наконец, на меня, – продолжала она.
Он поднял на нее глаза, взгляды их на мгновение встретились:
– Да, вы тоже не из их числа.
– Достоинства, которые вы во мне нашли, ясно говорят, что я не из практических людей. Если бы вы знали, – вздохнула она, – о чем я мечтала в юности! Мы с вами одного поля ягода и потому сошлись: оба потерпели фиаско.
Он посмотрел на нее с доброй улыбкой, но покачал головой.
– Это не меняет того факта, что вы дорогого стоите. И мне уж порядком обошлись!..
Он не закончил.
– Обошлась? Во что же?
– Я заплатил своим прошлым – рассчитался сразу оптом. Впрочем, это не имеет значения, – рассмеялся Стрезер. – Я готов выложить все до последнего пенни.
Но тут их взглядам предстал выходивший из магазина Уэймарш, и ее внимание переключилось на него.
– Надеюсь, он не выложил там все до последнего пенни, – сказала она, – хотя убеждена, потратил большие деньги, и сделал это ради вас.
– О нет – отнюдь!
– Значит, ради меня?
– В столь же малой степени.
Уэймарш был уже близко, и Стрезер вполне мог прочесть кое-что на лице своего друга, хотя тот, казалось, никого и ничего не замечая, едва ли не намеренно смотрел в пространство.
– Значит, ради себя?
– Ни ради кого. Ни ради чего. Ради свободы.
– При чем тут свобода?
Стрезер уклонился от прямого ответа.
– Чтобы быть не хуже нас с вами. Но другим.
Она успела окинуть проницательным взглядом физиономию их спутника и, умея схватывать на лету, сразу все уловила:
– Другим – да! Только лучше!
Уэймарш выглядел уже не просто мрачно, а почти величественно. Он не сказал им ни слова, не удостоил объяснением своего отсутствия, и, хотя несомненно сделал из ряда вон выходящую покупку, в каком роде, им так и не довелось узнать. Он лишь прошелся грозным взором по гребням щипцовых крыш.
– Это называется – священный гнев, – позднее обронил Стрезер, и с тех пор – удобства ради – они стали пользоваться выражением «священный гнев» как термином, обозначая им периодические эскапады своего сурового друга. Правда, тот же Стрезер в конце концов пришел к выводу, что они и в самом деле возвышают Уэймарша. Но к тому времени мисс Гостри окончательно убедилась, что выше Стрезера ей быть не хочется.
