прозвучали – для чувствительных ушей – вызовом несправедливым обвинениям. Мисс Гостри принадлежала к тем дамам, которые умели без вульгарных ужимок назначить свидание в Берлингтонском пассаже. Взыскательность при выборе перчаток означала – все для тех же чувствительных ушей – скорее всего нечто такое, что Стрезер назвал бы старанием сдержать от явного фанфаронства. Однако его не отпускало сознание, что в глазах их спутника его новая знакомая выступает этаким иезуитом в юбке, вербовщицей Католической Церкви. Католическая же Церковь – в глазах Уэймарша – этот враг номер один, чудище с выпученными глазами и длинными, дрожащими, загребущими щупальцами – как раз и была обществом, источником распространения всяческих шибболетов,
[8] разделения людей по типам и группам, порочными честерскими Рядами, источавшими зловоние феодализма, – словом, Европой.
Однако, прежде чем они, проголодавшись, повернули назад, произошел эпизод, который на многое проливал свет. Уже с четверть часа Уэймарш подчеркнуто молчал и держался особняком, когда же его сотоварищи, опершись на балюстраду, охранявшую Ряды с торца, не менее трех минут созерцали на редкость кривую и беспорядочно застроенную улочку, что-то в их интересе к ней – что именно, Стрезер так и не разобрался – переполнило чашу его терпения. «Он считает нас снобами, светскими лоботрясами, мерзкими эгоистами», – подумал Стрезер, который на удивление быстро, всего за два дня, обрел привычку легко и решительно суммировать ряд смутных наблюдений. Впрочем, между некоторыми его заключениями и отчаянным броском в противоположную сторону, который вдруг произвел Уэймарш, имелась, видимо, прямая связь. Он исчез с ошеломляющей внезапностью, и Стрезер с мисс Гостри поначалу решили, что, увидев мелькнувшего знакомого, он бросился за ним следом. Однако они тут же убедились, что его мгновенно поглотила открытая дверь ювелирного магазина, за сверкающими витринами которого он скрылся из виду. Бегство Уэймарша носило характер демонстрации, и его двум спутникам ничего не оставалось, как сделать испуганные лица. Но мисс Гостри рассмеялась.
– Что это с ним? – спросила она.
– Как вам сказать, – отвечал Стрезер. – Он не может этого вынести.
– Чего этого?
– Всего. Европы.
– Но при чем тут ювелирная лавка? Что она ему даст?
Стрезер, видимо, и сам пытался уяснить себе это, стараясь, не меняя позиции, проникнуть взглядом в просветы между рядами карманных часов и гирляндами тесно свисавших драгоценных побрякушек.
