* * *
Со времен каторжной России преступный мир подразделялся на множество сословий: Во главе стояли «Иваны-родства не помнящие» — далёкие прародители Воров, затем шли «игроки», следующими были «храпы».
Русь острожная! Тёмными дремучими веками на Руси татям рвали ноздри, рубили руки, заковывали в кандалы и садили в ямы.
При Петре гнали этапы в демидовские копи, где загибался оборванный, голодный, злой каторжный люд под ударами линевых бичей, добывая и плавя руду.
Позже при Александре брели в свистящие бураны, пешие преступники в сибирские централы.
А еще раньше, везли в клетках на царский суд первых Воров — Болотникова, Разина, Емельку Пугачева с выжженным на лбу тавром — ВОР!
Ворами на Руси звали людей, пошедших против государственного устройства! А татями — тех, кто крал и грабил безо всякой идеи.
1925 год. В туманной дымке осевший в волнах ниже ватерлинии старенький пароход отрабатывал курс к Российским берегам. Несмотря на плохую видимость и сырость, на скользкой палубе было людно, но странно тихо — многочисленные скопления бывших царских офицеров в грязных заскорузлых шинелях без погон, возвращавшихся на Родину, почти не говорили между собой. На небритых лицах людей запечатлелась печать тревоги, а глазах застыла тоска неведения: «Как встретит их изнасилованная большевиками страна? — терзал немой вопрос.
Дошли до них сатанинские речи Троцкого:
«Путём террора и кровавых бань мы доведём русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния. А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы, Орши, Винницы и Гомеля — (о, как великолепно, как восхитительно они умеют ненавидеть всё русское!) с наслаждением уничтожают русскую интеллигенцию — офицеров, академиков, писателей…».
На палубе, в сотый раз за время пути, заводились полушепотом разговоры, в форме вопросов, на которые никто не знал ответов. Полушепотом, потому что давно в их среде завелись подлые людишки и теперь, после того как их — офицеров белой гвардии отказалась принять Франция и правительство Турции возвращало обратно в Россию — выражать мысли вслух, оказалось опасным!
Несколько лет семидесятитысячный офицерский корпус пребывал в изгнании! Они, бывшие белые офицеры — дворяне, ютились в лагере для репатриантов, загибаясь от сыпного тифа, от голода и холода и тоски по белоствольным русским березам.
— Разве помилуют они нас, когда растерзали царскую семью! — слышался шепоток.
