Ария смерти | страница 44
Брунетти попадался отчет о камерах наблюдения, контролируемых его подразделением полиции, но где именно они были установлены, он не запомнил. Разумеется, у карабинеров тоже есть камеры; одну он точно видел в переулке, что ведет к офису Гва́рдиа ди Фина́нца[48] возле Риальто.
Комиссар вернулся, чтобы еще разок взглянуть на пострадавшую, но, не доходя до кровати, услышал ее тихое посапывание. Выйдя из больницы, он направился на кампо Санти-Джованни-э-Паоло[49].
С боков базилика была обнесена строительными лесами, и несмотря на то что стояли они уже много лет, Брунетти так и не смог вспомнить, когда последний раз видел на них хотя бы одного рабочего. Под влиянием момента комиссар вошел внутрь. Охранник, сидящий в деревянной будке справа от входа, тут же окликнул его. В прошлое свое посещение Брунетти не заметил ни его, ни будки.
– Вы – житель Венеции? – спросил охранник.
Брунетти неожиданно рассердился – скорее даже потому, что мужчина говорил по-итальянски с иностранным акцентом. Кем еще может быть человек в деловом костюме, в девять утра идущий в церковь? Комиссар наклонился, чтобы посмотреть через стекло на того, кто задал этот вопрос.
– Scusi, Signore![50] – почтительно проговорил охранник. – Но мне положено спрашивать.
Это успокоило Брунетти. Охранник всего лишь выполняет свою работу, и притом ведет себя вежливо.
– Да, я местный, – сказал комиссар и, хотя в этом не было ни малейшей надобности, уточнил: – Пришел поставить свечку за упокой души своей матери.
Охранник широко улыбнулся и тут же прикрыл рот ладонью, скрывая отсутствие некоторых зубов.
– Дело хорошее, – сказал он.
– Хотите, и за вашу поставлю?
Рука тут же опустилась, рот приоткрылся от удивления.
– Да, будьте так добры! – проговорил охранник.
Брунетти направился к главному алтарю, чувствуя, как при виде этой залитой светом красоты на душе у него тоже становится светлее. Солнце проникало внутрь через восточные окна, исчерчивая плиточный пол разноцветными узорами. По обе стороны нефа – символы былого могущества Венеции, могилы дожей и их жен, покоящихся тут уже много столетий. Комиссар демонстративно отвернулся от триптиха Беллини: после последней реставрации на него было больно смотреть.