— О чем это вы, хозяйка? О чем вы? — бормотала Алиса, ничего не понимая.
— О чем? — передразнила хозяйка.
— Я ведь, право, ничего такого…
— Я тебе раз навсегда говорю: не оставишь хозяина в покое, выгоню, как паршивую суку!
— Хозяина?
— Ну да, хозяина!
Ключ на другое утро нашелся в траве около погреба, а хозяин, улучив минуту, когда поблизости никого не было, заглянул робкой батрачке в глаза и сказал с особой ласковостью:
— Алисонька, деточка…
Наступила пора, которую Алиса и тогда и потом считала самой прекрасной. Каждое утро начиналось радостью и каждый вечер завершался ожиданием чуда. Алиса чувствовала, как она наливается силой, становится смелее и самостоятельнее. Теперь ее уже так не задевали ни резкие слова, ни злые взгляды. Не печалила расстроившаяся дружба с Ольгой, возникла другая, еще более глубокая.
Вообще-то ничего не произошло, это скорее было предчувствием, прелюдией чего-то такого же большого, как сама жизнь, а то и большего. В завтрак, в обед, садясь за стол, встречаясь во дворе или в поле, они словно ненароком обменивались беглыми взглядами, как, не думая ни о чем, подносишь к горячим губам холодную воду. Они не искали возможности увидеться и поговорить наедине. Алиса знала, что они будут видаться и разговаривать долго — всю жизнь.
Была вторая половина лета, началась жатва. В воскресный вечер все три молодые лиекужские батрачки, подоив коров и вымыв у колодца ноги, быстренько принарядились и, толком не поев, с туфлями в руках, побежали в имение. Батраки ушли еще после обеда. Предстояли выборы в сейм, и на танцевальных площадках выступали ораторы: мужчинам хотелось послушать, какие там будут сулить блага, как будут поносить друг друга. Когда пришли Алиса, Ольга и Эльза, громко наяривали трубы, а на утоптанной мураве кружились пары. В сгустившихся сумерках издали узнать кого-нибудь было трудно. Алиса пыталась разглядеть Юриса в толпе парней, но кто-то ее легко взял за локоть. То была мать.
— А к нам не зайдешь?
— Попозже.
— А может, сейчас?
Алиса замялась. Юриса нигде не было видно.
Эрнестина ждала ответа.
— Давай сейчас.
— Но если не хочешь…
— Я хочу, пойдем, мамочка.
Эрнестина сберегла для Алисы от обеда сладкое.
— Угощайся, детка!
Изжелта-белая, пышно взбитая с яичным белком манка, залитая густым темно-красным соусом, была любимым Алисиным лакомством, но сейчас она положила себе на тарелку одну ложечку.
— Разве невкусно?
— Вкусно.
— Так почему же не ешь?
— Не хочется, я дома поела.
