— Владимир Викентьевич! — радостно завопила Оленька. — Я забираю Лизу к нам, она согласилась.
Я опять поперхнулась и долго не могла откашляться. Подруга услужливо затарабанила по спине кулачками.
— Я не соглашалась, — наконец выдавила я, утирая выступившие слезы. — Я никого не помню, как я могу к кому-то переезжать?
— Скажите же ей, Владимир Викентьевич, — возмутилась Оленька, — что Лиза не может жить одна.
— Разумеется, не может, Ольга Петровна. Ей требуется присмотр. Целительский присмотр, поэтому она пока поживет у меня, — тоном, не допускающим ни малейших возражений, выдал Владимир Викентьевич. — И не вздумайте отказываться, Елизавета Дмитриевна.
— Как это у вас? — возмутилась Оленька. — У нас. Мы почти родственники, у нас ей будет лучше. А захотите присматривать — приходите в гости.
Выражение «почти родственники» насторожило. Возможно, Оленька Хомякова имела в виду, что мы с ней очень близкие подруги, а возможно, намекала, что от идеи породниться так и не отказалась. Нет, пока я не вспомню хоть что-то, нужно быть как можно более осторожной.
— У меня есть квартира, — напомнила я.
— Кроме где жить, вам, Елизавета Дмитриевна, еще надо что есть. И что вы будете есть в холодной квартире?
— Вот именно! — поддержала его Оленька. — А у нас кухарка такая, что даже Рысьины могут только облизываться.
— У меня тоже есть кухарка, Ольга Петровна, — целитель был непреклонен. — А еще есть знания, которых нет ни у кого в вашей семье.
— Брат проходил курсы первичной медицинской помощи, — продолжила Оленька почти безнадежную борьбу.
— Елизавете Дмитриевне первичная медицинская помощь не нужна. Ей требуется серьезная целительская.
— Вы думаете, Владимир Викентьевич, память удастся восстановить? — оживилась я. — На ваш коллега сказал, что это невозможно.
— Память восстановить действительно невозможно. Это подтвердил еще один специалист, запрошенный Военным ведомством. Очень уж они хотят знать, что случилось у вас дома.
— И какая тогда ей нужна целительская помощь?
— У Елизаветы Дмитриевны пока еще очень слаба связь души и тела.
— То есть она может умереть? — испугалась Оленька.
Признаться, я тоже. Жить, ничего не помня, было не слишком комфортно, но в любом случае куда лучше, чем не жить.
— Что вы, Ольга Петровна, разве я это допущу? — возмутился Владимир Викентьевич. — Я не для этого Елизавету Дмитриевну вытаскивал. Но все же укрепляющие процедуры ей не помешают.
Это была чистая победа. Оленька сдулась, голубые глазки потухли в преддверии поражения, но она все же нашла в себе силы предложить:
