Но есть и более глубокая причина, по которой невозможно избежать этих предельных вопросов. Наша задача заключалась в том, чтобы показать, что в своей сущности, в своей творческой природе любовь, сила и справедливость едины. Этого, однако, нельзя было сделать, не показав, что в своем существовании они разделены и конфликтуют между собой. Это ведет к вопросу: как их сущностное единство может быть восстановлено? Ответ очевиден: путем выявления того основания, в котором они едины. Любовь, сила и справедливость составляют одно целое в их божественном основании, они станут одним целым в человеческом существовании. Священное, в котором они едины, станет священной реальностью во времени и пространстве. Как и в каком смысле это возможно?
Бог как источник любви, силы и справедливости
Основное утверждение об отношении Бога к любви, силе и справедливости мы делаем тогда, когда говорим, что Бог – это само-бытие. Потому что само-бытие, согласно нашему онтологическому анализу, заключает в себе любовь, так же как силу и справедливость. Бог есть основа и универсальный символ всего, что интересует нас предельно. Как само-бытие, он есть предельная реальность, истинно реальное, основание и бездонная глубина всего, что реально. Как Бог, с которым я встречаюсь лицом к лицу, Он есть объект всех символических утверждений, в которых я выражаю свою предельную заинтересованность. Все, что мы говорим о само-бытии, об основании и бездонной глубине бытия, по необходимости является символическим. Оно берется из материала нашей конечной реальности и применяется к тому, что бесконечно превосходит эту конечную реальность. Поэтому оно не может пониматься буквально. Сказать что-либо о Боге, понимая сказанные слова в их буквальном смысле, – значит сказать о Нем что-то ложное. Символическое по отношению к Богу не менее верно, чем буквальное, более того, это единственно правильный способ говорить о Боге.
Это относится и к тем трем идеям, которые мы обсуждаем. Если мы говорим о Боге как любящем, или, более выразительно, что Бог есть любовь, мы используем наш опыт любви и наш анализ жизни как тот единственный материал, который мы можем использовать. Но мы также знаем, что если мы применяем это понятие к Богу, мы погружаем его в тайну божественного бытия, где оно преобразуется, не утрачивая своего смысла. Это все еще любовь, но теперь это божественная любовь. Это не означает, что более высокое бытие обладает тем, что мы называем любовью, в более полной степени; но это означает, что наша любовь укоренена в божественной жизни, т. е. в чем-то таком, что бесконечно превосходит нашу жизнь в силе бытия и в смысле.
