Любовь, сила и справедливость. Онтологический анализ и применение к этике | страница 38



Единство справедливости и любви в межличностных столкновениях

Справедливость, понимаемая как пропорциональная справедливость, неспособна найти решение в конкретной ситуации, но это может сделать любовь. Иногда ошибочно утверждают, что любовь начинает работать, когда перестает работать справедливость. Нет, любовь показывает, что́ справедливо в конкретной ситуации. Нет большей ошибки, чем сказать кому-то: «Раз я люблю тебя, а ты любишь меня, ни мне от тебя, ни тебе от меня справедливость не нужна, любовь делает справедливость излишней». Так говорят те, кто хочет избежать обязанностей, связанных со справедливостью. Так говорят авторитарные правители своим гражданам и авторитарные родители своим детям. И даже если они этого не говорят, они именно так себя ведут. Этим простым способом пытаются избежать ответственности и самоограничения, которых требует справедливость. Любовь, якобы превосходящая справедливость, – это зачастую не более чем эмоциональная вспышка самоотдачи, за которой следуют эмоциональные вспышки враждебности.

Поэтому неправильно говорить: любовь дает то, чего не может дать справедливость; любовь ведет к самоотдаче, которая выше того, что требует справедливость. Есть много видов самоотдачи, которых требует пропорциональная справедливость, например, смерть ради дела, от которого зависит моя жизнь. Но есть и другие виды самоотдачи, которых пропорциональная справедливость не требует. Их требует любовь. Но если их требует любовь, значит, их требует творческая справедливость. Ибо творческий элемент в справедливости – это любовь.

Любовь в этом своем аспекте так же относится к справедливости, как откровение – к разуму. И это не случайная аналогия. Она коренится в природе как откровения, так и любви. И откровение, и любовь выходят за пределы рациональной нормы, не разрушая ее. В них присутствует «экстатический элемент». Любовь в некоторых своих проявлениях, например, в тех, о которых говорит апостол Павел в 1 Кор. 13, может быть названа справедливостью в состоянии экстаза, так же как откровение можно назвать разумом в состоянии экстаза. Павел подтверждает это и тогда, когда объясняет и опыт откровения, и дела любви действием божественного Духа. И так же как откровение не дает дополнительной информации в сфере умозаключений познающего разума, любовь не ведет к дополнительным действиям в сфере решений практического разума. И то и другое придает разуму другое измерение: откровение – познающему разуму, любовь – практическому. Ни откровение, ни любовь не отрицают того, чему они придают глубину, т. е. разума. И как откровение не противоречит структурам когнитивного разума (иначе его нельзя было бы воспринять), так любовь не противоречит справедливости (иначе ее нельзя было бы реализовать). Это рассуждение подводит к тому, с чем нам придется иметь дело в последней главе, а именно к пониманию того, что сфера морального действия зависит от присутствия Духовной силы.