Оставаться молчаливым свидетелем нечистоплотных поступков, мириться с ними?
Никогда!
«Берегитесь»! Но кого? Учителей? Вот я среди них. Мы разговариваем, шутим. Ни намека на враждебность. А Владимир Иванович заметно поддерживает меня. И вы тоже на моей стороне, Мария Ауреловна. Вы сами мне это сказали.
Кого же мне остерегаться, детей, что ли? Но до сих пор у меня не было повода ждать от них чего-либо плохого.
Сегодня у меня урок в седьмом классе. Вхожу с классным журналом в руках и с конспектом урока. Все ученики, как всегда, на своих местах. Только Григораш Штефэнукэ перешел со второй парты на последнюю и сел рядом с Горцей Крецу, мальчиком, известным своими проказами.
Не нравится мне эта самовольная перемена места. Не пахнет ли здесь какой-нибудь проделкой?
— Штефэнукэ, иди на свое место, — говорю я твердо.
Григораш краснеет. Он уже готов подняться, но Горця толкает его локтем, и это придает ему храбрости:
— Я и здесь никому не мешаю, — отвечает он.
— Степан Антонович, пусть Григораш посидит со мной. Мы с ним дружим, — кротко просит Горця. Он кажется теперь самым благовоспитанным мальчиком в мире. Какое-то мгновенье я колеблюсь. Почему не удовлетворить просьбу ребят?
Но тут же мне становится ясно, что это было бы ошибкой. Слово учителя должно быть законом.
— Иди на свое место, — повторяю я решительно.
Григораш краснеет еще сильнее, опускает голову и неохотно направляется к своей парте. Нет, это не просто безобидное желание двух приятелей сидеть рядом. Да и дружбы особенной между ними я до сих пор что-то не замечал. Мою мысль подтверждает лукавая улыбка соседа Григораша по парте, словно говорящая: «Ага, Степан Антонович понял вас. Номер не прошел». А Филипаш Цуркан многозначительно кашляет: «остались вы, братцы, с носом».
— А ты, Горця, иди к доске! — Горця весело поднимается и идет к доске. Проходя мимо меня, он оборачивает к классу свое сияющее лицо и чуть заметно подмигивает: «сейчас будет потеха…»
— Воробей, воробей! — слышу я вдруг возбужденные крики ребят.
Смотрю — по классу несется птичка, бросаясь то к окну, то к чуть приоткрытой двери. За нею тянется длинная тонкая веревка, привязанная к лапке. Не успеваю я опомниться, как Филипаш Цуркан, тот самый мальчик, который всегда старается выражаться только по-ученому, вскакивает на парту, а с нее — на другую, пытаясь поймать воробья. По его примеру еще несколько мальчиков и девочек начинают прыгать по партам, громко крича, смеясь и толкая друг друга.
