Но тут Бурлаку столкнулся со Штефэнукэ.
— Как? Теперь мостить дорогу? — закричал председатель. — Когда идет уборка и пахота озимых? Где мы возьмем столько рабочих рук, подвод? Небось ты, Бурлаку, от нас же и потребуешь все, от колхоза. С такой большой работой одна наша дорожная бригада не справится.
— Ясно, что от колхоза потребую, — сказал Бурлаку. — А для кого же эта дорога прокладывается, как не для колхозников? Ну, и район нам поможет. Да потом, это не такая уж большая работа. Надо дотянуть только до Брынзен. А там другие продолжат.
Штефэнукэ стоял на своем — нет и нет.
— Зимой — пожалуйста! Тогда мы свободны будем. Зимой мы и больницу достроим. А теперь, — разводил он руками, — никак!..
Многие возражали Штефэнукэ. Наконец, один из членов сельсовета сказал довольно сурово:
— Никогда не откладывай на завтра, товарищ Штефэнукэ, то, что можешь сделать сегодня.
Сельсовет вынес постановление приступить к прокладке шоссе. Штефэнукэ ничего не оставалось, как согласиться с этим. Против желания всего села не пойдешь.
С работой прекрасно справились, и уборка от этого нисколько не пострадала. За месяц с небольшим была проложена дорога, и деревня избавилась от грязи, в которой веками увязали и люди, и лошади.
Но это уже позади. Что же теперь задумал Бурлаку?
Послушаем.
Бурлаку говорит секретарю:
— Если меня спросят, скажи: ушел!
— А если из района кто-нибудь или к телефону позовут?
— Ушел и ушел. Вот и все.
Бурлаку запирает дверь изнутри. Усаживает меня рядом с собой на кожаный диван и кладет свою крупную волосатую руку мне на колено. Несмотря на пожилой возраст, на его высоком лбу нет ни морщинки. По круглому добродушному, со следами оспы, лицу видно, что он взволнован.
— Степан Антонович, у меня идея, — говорит Бурлаку.
Какая же идея? Интересно.
Недавно объединились три колхоза нашего села. Да, знаю. Он, Бурлаку, был председателем комиссии по приему и учету имущества этих колхозов.
— Ну и что же? — спрашиваю я. — Как что? — подскакивает Бурлаку. Неужели я не понимаю его мысли? Бурлаку не мог бы считать себя коммунистом, правда, он пока кандидат, если бы проделал эту работу только технически. — А как же ты провел ее — идеологически? — спрашиваю я. — Подумаешь, дело какое! Принял сто-двести овец из разных рук и загнал их в один загон, а потом составил акт — что ж тут мудреного!
— Я говорю серьезно, Степан Антонович. Я не ребенок.
Это не в первый раз Бурлаку зазывает меня к себе и с таинственным видом рассказывает самые обыкновенные вещи. Но я смотрю на его взволнованное лицо, и мне становится немножко стыдно за свой легковесный тон. Ведь этот человек до фанатизма любит свое дело. И у него что-то есть на уме.
