— Горця, я жду ответа, — обращаюсь я к мальчику. И весь класс ждет. — Глаза у него опущены, лицо нахмурено, голос дрожит:
— Я не виноват…
— Кто же виноват? Это ты принес воробья в класс, Штефэнукэ?
Григораш встает, отводит от меня взгляд. Слеза медленно стекает по его щеке. Он вытирает ее рукавом.
— Мы оба принесли… Я и Горця.
И тут все выясняется. Воробей был с самого утра засунут в парту Горци. Мальчики задумали выпустить его, как только начнется мой урок, чтобы отомстить мне за то, что я поставил двойку Григорашу. Зачинщиком был, разумеется, Горця.
Вот оно что! Горця, оказывается, мстит не только за себя. Он опекает и других «обиженных». Нет, мой дорогой, с этим мы покончим, — думаю я про себя. Но Горце я ничего не говорю. Делаю вид, что не замечаю его.
Обращаюсь к Григорашу:
— Неужели ты надеешься, Штефэнукэ, с помощью такой маленькой птички, как воробей, сделаться отличником? Не лучше ли тебе самому взяться за ум?
Дети смеются.
— А ты, Горця, иди на место! — говорю я, будто только сейчас заметил мальчика у доски.
Это, вероятно, первый случай, когда Горце не удалась его шалость. Он не смеет поднять глаз, в которых блестят слезы, ни на меня, ни на своих товарищей. Видно, опасается строгого наказания.
Я спокойно сажусь за стол, открываю журнал. Урок начинается.
Дети удивлены. Неужели учитель простил озорников? В классе ведь, наверное, еще не забыли скандала, происшедшего недавно. Это случилось третьего дня. У меня был свободный час, и я читал в учительской газету. Вдруг вбегает Санда — Богдановна, растрепанная и заплаканная. Я стараюсь ее успокоить, подаю стакан воды. Но Санда Богдановна вне себя, клянется, что ноги ее больше не будет в седьмом классе. Все мои расспросы остаются без ответа. Санда Богдановна проклинает день и час, когда она пришла на работу в эту школу. Не добившись толку, я ей советую продолжать урок. Да где там! И слушать не хочет. Из класса доносился шум. Я вошел, и сразу стало тихо.
Ребята настороженно смотрели на меня.
— Что случилось? — спросил я.
— А мы не знаем, — сказал Горця. — Санда Богдановна за что-то рассердилась.
Тон у Горци невинный, а слова наглые. Случилось же вот что: Санда Богдановна встала со стула, чтобы показать на карте то, что она объясняла. И на спине учительницы дети увидели бумажку с ее изображением. В классе поднялся хохот. Необходимо было выяснить, чьих это рук дело. Горця клялся мне, что ничего не знает. Я же был уверен, что это его очередная проделка. Но свои подозрения я ничем подкрепить не мог и потому решил пока молчать.
