Следователь громко, чтобы все присутствующие хорошо его слышали, предложил потерпевшей внимательно посмотреть на этих мужчин и сказать, узнаёт ли она кого-то из них. Вот тут Оксану затрясло всерьёз. Она сделала осторожный шаг в сторону опознаваемых, вгляделась в каждого, стараясь не встречаться с ними глазами, затем отшатнулась и указала на крайнего справа.
– Вы уверены? – спокойно спросил следователь.
– Да, – подтвердила Оксана.
– Где и когда вы встречали этого человека?
– В ту ночь… на заправке…
– Назовите, пожалуйста, чётко дату и место, – перебил её следователь.
Оксана назвала и добавила:
– Это он сидел за рулём и оплачивал топливо. И из баллончика тоже он…
Оксана слышала, как гулко бьётся в груди сердце, как в такт её словам колотит по клавиатуре дознаватель, как хрипло, со свистом дышит пожилой мужчина-понятой.
– По каким приметам вы сейчас выделили именно этого человека? – снова спросил следователь.
– Тёмная одежда, шапочка…
– Все трое одеты в тёмную одежду. На всех троих шапочки. Что ещё?
Оксана замялась, стиснула холодные влажные пальцы рук, подумала и добавила:
– Рост… Невысокий он… Нос кривой, как будто сломанный. Шрам вот… над губой.
– На предварительном следствии вы не показывали об этой особой примете. Что же случилось сейчас?
– Я… я много думала, вспоминала. Вспышками такими, – оправдывалась Оксана, теряя уверенность.
– Вспышками… – повторил следователь. – Хорошо! Подозреваемый, назовите своё полное имя, возраст…
Вскоре конвой увёл всю троицу, но процедура опознания длилась ещё мучительные сорок минут, пока распечатывали протокол, пока его зачитывали и подписывали понятые и потерпевшая. Следователь ещё разъяснял Оксане, когда они остались одни, что-то о сроках, об уликах, о розыске второго фигуранта, о передаче дела в суд, про возмещение ущерба, но она практически не слышала, не понимала его. Кружилась голова, хотелось поскорее на воздух, на свободу…
Выбежав из дверей следственного отдела, Оксана спустилась с крыльца и побрела по мартовской распутице, сама не зная, куда. Спрятаться, забиться в угол, не слышать, не говорить, не чувствовать… Думала ли она, что ей будет так трудно? Понимала ли она, что именно душит её сейчас? Знала ли она раньше в себе то живое, то саднящее, что называется в этом мире совестью? Стыдом?
«Не-ет, – говорила она себе, – это временная слабость. Это удел трусливых и мелких людишек. Ты просто устала. Затянулась история… Ты же не думала, что так? Рановато расслабилась. Всегда надо оставаться начеку. Но всё будет хорошо… Отдохнёшь, и всё будет хорошо…»
