– Ах ты моя… сладкая ты моя… – мурлыкал Иван, стискивая её всё крепче, прижимая горячее.
– Выпил опять? Ведь выпил?..
– Да самый чуток, – ласково проворчал он, с наслаждением пряча лицо в пышной тёплой женской груди.
Вдруг Полина напряглась, оглянулась.
– Подожди! – сказала уже неласково, прислушиваясь к чему-то. – Тихо! Тссс!!!
Медленные синие сумерки спускались на посёлок. От болотистых низин поднимался туман. С железной дороги доносились переговоры дежурных. Затем стихли и они.
– Ну что ты? Что ты? – зашептал Иван, возобновляя поползновения.
Но настроение Полины уже изменилось. Упираясь в его плечи, она выпросталась из объятий, присела на поваленное дерево. Иван сел рядом. Закурил. Полина резко и больно выбила папиросу у него изо рта.
– С ума сошёл?! Сколько просила не курить при мне? Мать учует, прибьёт.
– Да чтоб тебя!.. Так и будем по кустам прятаться? А зима придёт?
– Нору в сугробе выроем… – горестно ответила Полина. – С милым рай где? Везде. Только не в родном дому…
– Да это ж средневековье какое-то! – вспылил Иван и, заикаясь, как это с ним бывало в минуты возмущения, заговорил. – К-к-когда ты ей уже признаешься? Я хочу, чтоб всё к-к-как у людей, чтоб свадьба, гости чтоб. Привыкнет. Простит. Поймёт же, наконец, что т-т-так нельзя.
– Нет, она не поймёт. Не простит, – клонила всё ниже голову Полина, неосознанно потирая шрам над левой бровью, который достался ей на память с того дня, когда мать узнала, что её дочь встречается с Кузьминым. Василиса Андреевна таскала Полину за волосы по всему двору, выбивая дурь и непослушание. Никто не осмелился заступиться за Полину, ни родной отец, ни дедушка. Сломленная, словно мёртвая, с окровавленным лицом и растрёпанными волосами лежала Полина на сеновале. Только глубокой ночью пробралась к ней тётушка, омыла лицо, утешила. Разбитую бровь надо было сразу накрепко заклеить пластырем, может, и не такой заметный шрам бы остался, да чего уж там…
Они расписались с Иваном два месяца назад. Тайно. В другом районе. И Полина каждый день в немыслимом напряжении ожидала, что всё откроется. Иван петушился, рвался в бой с тёщей, обещал «всех порвать», а пока что молодожёны встречались, как запретные любовники: по чужим квартирам, по тёмным закоулкам, по кустам. И было это гадко, пошло, тоскливо. Они ссорились, мирились, Полина плакала, Иван уговаривал уехать. Но куда ехать-то? В чужой огромный город, где нет ни жилья, ни работы, ни друзей. Жаль было бросить деда-инвалида, отца, тётушку… А ещё Полина знала, что мать достанет везде, и месть её за самовольство, за враньё будет тогда стократ страшнее.
