7 марта. Получена телеграмма: «Министр разрешил старшему лейтенанту Старку вернуться в Россию за свой счет». Командир прочел эту телеграмму мне и бывшему тут ревизору и сказал (непечатное слово). «Когда мы нужны, то мы очень хорошие и за нами ухаживают, а когда человек устал и нуждается в отдыхе, то на свой счет. Николай Григорьевич (Лапшин ― наш ревизор и плавает с нами пять лет), удовлетворите Юрия Карловича прогонными деньгами», ― на что ревизор радостно сказал: «Есть. Будет исполнено».
В 1918 году в Гельсингфорсе я вспомнил этот жест Петра Николаевича и сделал аналогично.
Свою должность сдаю моему помощнику старшему лейтенанту Константину Николаевичу Кноррингу. 11 марта после полудня канонерская лодка «Хивинец» (стационер на Крите), пользуясь тем, что здесь стоит «Аврора», идет в Пирей на отдых, и они меня доставят в Пирей.
Воскресенье, 11 марта. Парадный прощальный завтрак. После него, сердечно распрощавшись с Петром Николаевичем, офицерами и командой, я уехал с крейсера. На «Хивинец» меня доставили на 14-ти весельном катере, на руле сидел лейтенант, а 14 гребцов ― мичманы. В Пирей прибыл на другой день. В среду на пароходе русского общества «Королева Ольга» ушел в Одессу.
На этом заканчиваются записи Г. Старка о службе на крейсере «Аврора».
Коротко о его дальнейшей судьбе
Возвратившись в Россию, старший лейтенант Г. Старк был назначен командиром эсминца «Сильный», а 6 декабря 1912 года произведен в капитаны 2 ранга.
Войну 1914 года встретил, командуя эсминцем «Страшный», входящим в дивизию, которой командовал А. В. Колчак, отношения с которым сначала не сложились.
Вот как он сам пишет в дневнике: «В середине марта 1916 года начальник дивизии Колчак приехал к нам осматривать работы. Пестрота работы его растравила, и так как он и раньше был, наверное, в плохом настроении, то он начал на всех орать. Ко мне он пришел к одному из последних. В телеграфной рубке он увидел телеграфиста с обвязанной щекой. Он закричал, что это не военный человек, а баба и, узнав, что он старший телеграфист, приказал разжаловать его в рядовые. Тут я вступился и очень спокойным голосом сказал, что у этого человека болят зубы и что лишить его звания мы не имеем права, т. к. он имеет еще и Георгиевскую медаль и потому, согласно статусу, он может быть лишен звания только по приговору суда. Ни с кем не простившись, Колчак уехал. Не скажу, что после его ухода у нас было бодрое настроение, я был зол, как черт. После завтрака я поспешил к начальнику дивизиона и попросил разрешения поговорить с начальником дивизии по служебному делу. Увидев мой взволнованный вид, он посоветовал мне отложить разговор до завтра. Я настаивал на своем, и он мне разрешил. Колчак принял меня на своем флагманском пароходе ″Либава″ в половине шестого, до этого он был в отсутствии. Я прежде сказал ему, что пришел с разрешения начальника дивизиона поговорить насчет сегодняшнего смотра. Наш разговор продолжался более часа. Я выложил ему все, что было у меня на душе, сказал, что нельзя ошибки одних взваливать на всех, и порядок в это трудное время надо поддерживать не криком, и что сегодняшний смотр дал в этом отношении отрицательный результат. Дальше я перешел к нашему дивизиону. В начале войны говорили, что наш дивизион, как совершенно исправный, пойдет в первую очередь, и действительно в первые два года мы принимали участие во всех операциях, и я ― впереди, но, на наше счастье или несчастье, мы не встретили неприятеля. После операции все получили награды, мы ― ничего. Поднятию настроения людей это не способствовало. Александр Васильевич разволновался тоже в конце концов, и мы почти кричали друг на друга. В конце он сказал: ″Георгий Карлович, лучше этот разговор прекратить″. На другой день он по делам уехал в Гельсингфорс. Через два дня, вернувшись, он сделал смотр дивизиону и поблагодарил всех за боевую работу. Перед уходом со ″Страшного″ он отозвал меня в сторону и сказал: ″Знаете, Георгий Карлович, о нашем разговоре я много думал ― и по дороге в Гельсингфорс, и там тоже. Вы были совершенно правы″. Я искренне поблагодарил его. После этого признания я бы пошёл за ним куда угодно».
