Мы тоже отправились за покупками — Кати, Андриш и я, — а для меня ведь это было в новинку, вроде панорамного кино. Как-то странно все было и непривычно. У нас в Тисааре рождество справляли совсем не так, и подарки дарить у нас в семье было не принято. Какие уж подарки, когда нас столько, что мы едва помещались в доме! На праздник съезжались сыновья Таты, все невестки, внуки — словом, великое переселение народов, да и только. Однажды даже елку пришлось выдворить в мастерскую: уже и ей не хватило из-за нас места. Тата каждый год умудрялся доставать огромнейшее дерево и еще привозил много еловых веток в задке телеги. Ветками убирали весь дом, ставили их в вазы, в кувшины; те, что поменьше, клали просто в миски и даже засовывали за зеркало. Еловый запах царил надо всем, забивал даже уху, а этим уже сказано много! Еще бы, ведь уху готовила во дворе, в двух котлах, вся мужская часть семьи: у нас считалось, что это дело мужское.
Под елкой у нас всегда росли пшеница и гиацинты. Пшеницу тоже высевали в горшки, и она прорастала на кухне, где всегда было тепло и светло. К рождеству вырастала сантиметра на три; горшочки с пшеницей шириной с ладонь стояли под елкой, словно стайка зеленых ежей. И никто верить не хотел, что эти зеленые ежики — обыкновенная пшеница: где это видано, пшеница в горшках!
Луковицы гиацинтов мы выращивали в по́дполе. Каждому внуку Ма выделяла по нескольку луковиц; мы их высаживали, царапали на горшках свои имена и потом все волновались: чьи поспеют к рождеству? Ближе к сроку надевали на каждый горшочек бумажный колпак: Ма говорила, что для прорастания им нужна полная темнота. Так мы и выносили их, в колпачках, под елку… А потом — совсем как при открытии памятника — колпачки торжественно снимались. И каждый год под каждым колпачком сидел, притаившись, белый-пребелый толстенький цветок. Потом-то я стала уже подозревать, что Ма накануне осматривает горшки и цветы послабее заменяет своими. Чтобы никого радость не обошла!
Ужин в сочельник я не любила, не саму еду, конечно, — я вообще не привереда, ем то, что дают, — а просто очень уж долго он тянулся, едва дождешься, бывало, конца. Однажды я прочитала, что в какой-то дальней стране есть специальный детский городок, где все существует только для игр, и это так интересно, что полюбоваться им съезжаются даже взрослые со всего света. А я читала и думала: зачем только люди ездят так далеко? Лучше пришли бы под рождество к нам. Как у нас хорошо в это время, весело! После ужина начинаются игры, играют все, кажется, за весь год наиграться можно. Тут и карты, и хороводы, и догонялки, и фокусы всякие, и кукольный театр. Программу составляли взрослые, но Тата соглашался только на то, в чем могли участвовать и дети. И спать нас в этот день не посылали. Конечно, все мы по очереди засыпали, кто на диване Таты, кто на чьих-нибудь коленях; но это было совсем другое дело, это было чудесно! А просыпались от звука колокольчика: значит, к дому уже подкатили сани. Катанье на санях непременно входило в понятие «рождество».
