Минная гавань | страница 78
— Значит, ты сам переменился, — убежденно ответил Семен. — А женщины какими были, такими и остались. Говорить можно не обо всех сразу, ибо всех женщин никто не знает, а только об одной из них, которая навела тебя на такие печальные размышления.
— Верно, Семен. Только, говори — не говори, ничего уже не изменишь. Просто я начал стареть.
— В твои-то тридцать три?.. — искренне удивился Семен. — Да ни за что не поверю. Чудно́ как-то получается. А я вот молодеть начал, глядя на своего Кирюшку… Знаешь, иной раз будто снисхожу до его возраста, когда мы с ним дурачимся, играть начинаем…
— Счастливый, — не просто сказал, а как бы выдал свое, заветное, желание Захар. — Мне бы сейчас такого сына, хотя бы дочку…
— Не горюй, все еще будет. Только не надо раскисать. Этот заразный микроб хандры в тебе завелся от одиночества, но совсем не от простуды. Может, жене твоей телеграмму отбить, чтоб приехала?
— Не стоит, — Захар безнадежно ухмыльнулся. — Нужен я ей, как…
Семен болезненно поморщился:
— Зачем же так категорично?.. А сам, наверно, любишь ее.
— В том-то и дело, что какую-то оболочку любил, а она лопнула однажды, как воздушный шарик… Я ненавижу теперь то, от чего прежде, казалось, без ума был…
Захар умолк, точно испугавшись собственной откровенности. Молчал и Пугачев, предоставляя другу возможность высказаться.
— Семен, а ты мог бы изменить своей жене? — ошарашил Захар своего приятеля неожиданным вопросом.
— Ирине?.. — Пугачев смущенно покряхтел. — Не знаю. Не пробовал как-то… Но едва ли. Мне бы тогда стыдно было глядеть ей в глаза. И не столько ей, сколько Кирюшке. Я вот раньше, когда был не женат, отчего-то не выдерживал детского взгляда. Как это… — Он пощелкал пальцами, подыскивая нужные слова. — Вот подходит и смотрит на тебя малыш своими ясными глазенками, а в тебе начинает говорить совесть, хотя и не знаешь, отчего это, в чем же и перед кем, собственно, виноват. Даже очень сильный взгляд взрослого человека выдержать можно, так сказать, не моргнув, противопоставив ему собственный, иронию или насмешку, а вот детский — никогда.
Захар задумчиво кивал, видимо, соглашаясь со всем сказанным, потом изрек с грустью:
— Чтобы все это оценить, действительно надо иметь собственного ребенка, то самое второе «я», перед которым никогда не солжешь…
— Понимаю, очень понимаю тебя… — И с надеждой спросил: — А может, все еще наладится у тебя с Тамарой?
— Не знаю. Теперь едва ли…
Семен шумно вздохнул и развел руками — чем же помочь тебе?.. Он встал и начал одеваться. Потоптался у двери. Видимо не находя больше слов утешения, он кивнул Захару напоследок и вышел.