Минут через двадцать дверь настежь распахнулась, и танцовщицы шумно, будто школьницы на переменку, стали выбегать из зала.
Тамара подошла к Ледорубову измученная, но радостная, через плечо перекинуто махровое полотенце, шерстяные чулки приспущены ниже колен, носки розовых туфелек истерзаны в клочья.
— Устала? — посочувствовал Захар.
— Так себе. — Она пожала плечами. — В общем, как всегда — будто мешки с солью таскала на себе. Ненавижу класс, презираю отупляющий экзерсис у палки! Какая-то адская каторга…
— Работай экономнее, — наивно посоветовал Захар, — береги себя…
— И рада бы, да не могу. Святослав Аристархович такое не прощает. Это же класс…
— Ох уж этот Святослав!
— И тебе досталось от него? Поздравляю.
— По-моему, он все-таки с небольшим сдвигом. — Захар выразительно покрутил пальцем у виска.
— Он гений. Ему все можно.
— Не люблю хамоватых, пусть даже гениев.
— Стоп! — Она приложила пальцы к его губам. — Не будем спорить о том, что для меня разумеется само собой.
Мимо них мягкой походкой прошла невысокая, худенькая и совсем юная танцовщица. Кивнув головкой, она приветливо улыбнулась.
— Милая девушка, — заметил Захар, провожая балерину любопытным взглядом.
— Телка! — отрезала Тамара. — Это же Брусова, о которой я тебе говорила.
«Странно, — подумал Захар, — а я представлял себе ее соперницу по сцене совсем иной…» И если раньте он испытывал к этой «выскочке» заочную неприязнь, то теперь готов был усомниться в своем прежнем убеждении. Какой-то по-детски наивной добротой и беззащитностью веяло от улыбки юной балерины. Однако свои соображения на этот счет Ледорубов предпочел вслух не высказывать. Про себя решил, что этот сложный закулисный мир для него, в сущности, потемки.
Через полчаса Тамара вышла из артистической уборной посвежевшая, веселая, будто и не было «космических» перегрузок на репетиции. От нее веяло тонким ароматом дорогих французских духов.
— Поздравь, — выпалила она, — меня утвердили на Жизель! Старик целый месяц тасовал весь основной состав, будто карточную колоду. И вот сегодня всех назвал, кого допустил к новой постановке.
— Кто партнер?
— Да мой же, Тимофей Грунин.
— Прыгает, как лев. Хороший танцовщик.
— Пока не жалуюсь. Но слюнявый, и руки у него потные.
— Зато Аполлон.
Тамара на это лишь пренебрежительно махнула рукой:
— Для меня он далеко не идеал.
— Но отчего же?
— Во-первых, он молод, во-вторых — глуп.
Захар удовлетворенно расхохотался.
Они спустились по широкой лестнице в вестибюль и вышли на улицу. Был уже поздний час. Город зажигал огни. Пошли в сторону канала Грибоедова, где жила Тамара. Дохнуло свежестью. Собиралась гроза.
