Даже с коляски Дюваль, в отличие от Кипренского, упал очень ловко. Кипренский же повредил глаз[99].
Через несколько лет, разминувшись с Дювалем в Риме, он напишет Гальбергу: «Если бы мне было время, нарочно бы воротился в Рим, чтобы с ним увидеться»[100]. Гальбергу он рекомендует Дюваля как одного из «лучших Знатоков в художестве в Европе»[101].
Впечатления от путешествия и затем от пребывания в Риме были столь сильны, что художник словно впал в ступор. Письмо из Рима он напишет почти через год, но память сохранит все детали путешествия. Трогательно упоминание об увиденной в горах Швейцарии белой березе, которой он очень обрадовался[102].
Интересно, что Рамазанов, описывая кратковременное путешествие актера Каратыгина по Риму, пишет, как в конце путешествия русские пенсионеры-художники повели его в мастерскую Александра Иванова – смотреть еще никому не ведомый шедевр. То есть «Явление Мессии» стало одним из чудес Рима. У Кипренского «свое» и «чужое» тоже сложным образом переплеталось, что проявилось уже в его письме к Оленину с «вкраплениями» воспоминаний о Петербурге.
В Женеве, уже после его отъезда в Рим, его вместе с прославленным итальянским скульптором Антонио Кановой и французским историческим живописцем Франсуа Жераром приняли в почетные члены Общества любителей искусств, о чем Кипренский сообщает все в том же письме Оленину[103]. Валерий Турчин считает это сообщение очередной мистификацией художника[104]. Но недавно найденные документы подтверждают, что Кипренский вовсе не хвастался[105]. В Женеве и впрямь высоко оценили его талант. И он не мог этого не почувствовать.
Теперь психологически легче было отправляться в Рим.
Глава 10. Италия. Противоборство «мужского» и «женского»
Интересно, что Карла Брюллова после долгого обучения в Академии художеств и северного петербургского холода поразили в Италии молодые итальянки и яркое солнечное итальянское лето. Он пишет восхитительных итальянских девушек «из народа» летним днем («Итальянское утро», 1823; «Итальянский полдень», 1827).
Судя по всему, этот чувственный дневной и летний «женский мир» поразил его до глубины души. Оттого так живо, с таким упоением написаны эти молодые итальянки, сами напоминающие сочные виноградные гроздья.
Да и прочих российских художников-пенсионеров увлекал, как правило, мир дневной, яркий и солнечный, мир праздника и карнавала, который в Италии так любят и который для «суровых славян» был в новинку.
