И сейчас, когда он временами взглядывал на Швальбе, как всегда неторопливого, степенного, задумчивого, ему вдруг такие чудеса представились в его облике, что тоже страстно, тут же, сию же секунду захотелось его написать!..
В этом лице таилась разгадка всех тайн, окутавших рождение Ореста, но и мерцало какое-то неявное и захватывающее будущее, как бы предначертанное им своему Оресту, который подхватит то великое и загадочное, что он, Швальбе, не сумел свершить! Он, изгнанный король, послал его, Ореста, неузнанного принца, в большой мир, чтобы тот доказал свою избранность! И он докажет!
Орест натянул на подрамник холст. И в каком-то бурном нетерпении стал писать портрет Швальбе, вспоминая портрет польского короля Яна Собеского кисти своего любимого Рембрандта. С этого портрета все и началось…
Глава 3. В Академии художеств
Перед автором этой книги встает сложный вопрос: о чем писать в главе о Кипренском – ученике Академии художеств? Материалов о юном художнике почти нет. О маленьком Карле Брюллове, учившемся в стенах академии несколько позже, сохранилось множество интереснейших сведений. В том числе и догадка ряда художников и искусствоведов, что на одном из грифонажей Ореста Кипренского изображен юный Карл Брюллов. Вероятно, существовала такая устная легенда, которая была ими, как сейчас говорят, озвучена. Но современная исследовательница ее опровергает[23].
Слава о Карле Брюллове – гении – очень рано заполнила пространство академических классов. А Кипренский?
Зачисленный в Академию художеств (точнее, в Воспитательное училище при ней) в 1788 году шести с небольшим лет (я уже писала о некоторой «мистификации», предпринятой Адамом Швальбе в прошении, уменьшившем на год его возраст, что заставляет критически отнестись к идее слепого доверия фактам) Кипренский в академии вовсе не гремит. Его словно бы и нет, он стушевался, если воспользоваться придуманным Николаем Карамзиным словечком. И медали получает, переходя из класса в класс, все больше серебряные. Причем, как правило, за натурные рисунки. А вот историко-мифологические композиции не задаются. А ведь именно они считались тогда основными, да ведь и учился он на отделении исторической живописи (на чем и основана идея Дмитрия Сарабьянова, что это стало пожизненной причиной его «несчастливства»).
Вот в 1803 году он представляет эскиз на золотую медаль по программе на сюжет из эпической поэмы М. Хераскова «Владимир Возрожденный». И… никакой золотой медали не получает. А счастливые его соученики по академии, получив свои первые золотые медали за академическую программу, отправляются в пенсионерскую поездку в Италию. Это В. К. Шебуев, А. Г. Варнек, А. Е. Егоров. Какой афронт, или, как мы бы сейчас выразились, прокол! (Про этих соучеников Кипренского сейчас помнят в основном историки искусства, а память о Кипренском жива и, надеюсь, будет жить.)
