— Да, было такое.
а мне бы Хуснийэ-ханум сказать: «это Р обо мне:
«ни рыба — ни мясо»…
— Я устал лгать! Лгать жене, лгать отцу, лгать самому себе! А ты? Ты не устал?
— А кому я лгу?
— Всем! Что вы будете делать со своими ржавыми конструкциями через десять, через пятьдесят лет? Изгадили море, извели рыбу, набросали в воду сотни тонн металла, который ржавеет… Что, не согласен? Не солги хоть здесь, при мне, нас ведь никто не слышит, мы с тобой вдвоем!
— Давай, давай, послушаем, что ты еще скажешь.
— Интересно знать, стали бы французы или какой другой народ в своей столице, найдись там нефть, буровые вышки ставить… Ты, конечно, чистюля, никому никакого вреда от тебя, никаких подлостей.
— Я и тебя считаю порядочным человеком.
— Меня?! После всего, что я тебе рассказал?!
— Ну… считал, пусть будет так!
— Считал!.. А знаешь ли ты? Знаешь ли, что я свою начал, так сказать, деятельность с самоанонимки? Ты даже не знаешь, что это такое, да?.. Еще в школе настрочил на себя анонимку! И послал домой, что, мол, ваш сын Гюльбала подлец из подлецов, мразь и так далее. И знаешь, почему я это сделал? Надо мной измывались ребята, дразнили, что я выскочка и сын выскочки.
— Мы же лупили их!
— Да, но мать и отец, когда я рассказывал им, не верили, думали, что это я заводила в драках.
— И ты, — изумился Мамиш, — настрочил на себя анонимку, чтобы поверили?
— Да, я был неопытен. Мать пришла в школу возмущенная, сличили мое письмо с почерками наших учеников и, к ужасу матери и учителя, обнаружили, что почерк мой. Это еще больше ожесточило меня, как ты помнишь, я всю школу лихорадил, пока в один прекрасный день не вышвырнули.
«Неужели это он только что рассказывал об Р? Об отце? Уйти, уйти…»
— Наш Селим благодарен тебе.
— Какой Селим?
— Ну тот, Селим из Крепости. Отучил ты его, сам он мне признавался.
— Ладно, что мне твой Селим? Я бы на его месте после того позора весь город поджег и сам бы в нем сгорел! Но что вы знаете о чести? В состоянии хоть один из вас подумать о том, чтобы отомстить? И отомстить не какому-то чужаку, а собственному отцу? Нет? Вы на такое неспособны! А я хотел убить отца!
— Стращай, стращай, мне уже не страшно.
— Я хотел подкараулить, когда он от Рены возвращался. Стоял у парадного входа, и нож у меня был с пружинкой — подставь и лезвие само войдет. Пока он подходил, все силы у меня иссякли, вся глотка иссохла. А как кашлянул он, душа в пятки ушла. Потом решил избить, маску даже приобрел, чтоб не узнал.
