Хуснийэ-ханум поджидала Мамиша, подперев бока кулаками, как это она обычно делала: «А Гюльбала тебя ждал, ждал. Очень просил, как только появишься, чтобы шел к нему». Мамиш не успел еще переступить порог дома. Он чертовски устал. Мечтал еще на теплоходе, придя домой, завалиться спать и спать. Пришлось лишний день задержаться на Морском.
Даже чая попить не успел.
И Мамиш пошел.
Вверх по улице.
К Гюльбале.
Устал, не хочется идти, ноги еле двигаются, но попросил Гюльбала, они не успели тогда поговорить, и Хуснийэ помирилась с сыном и не сердится на Мамиша, как же не пойти?
Какая нелепо крутая улица, но вот и дом Гюльбалы, вот его квартира, дверь отворил сам Гюльбала, и для Мамиша открылась
ГЛАВА ТРЕТЬЯ — глава диалогов, глава новых знакомств, рассказ о том, что комната задыхалась в дыму, а в пепельнице громоздились окурки.
Запомнилось, никогда не забудется: чуть початая бутылка водки, брынза, зеленый лук, белая, как яблоко, редька, вареные яйца. А потом нелепое: «Где жена?»
— Отослал к родителям, пусть утешает отца-пенсионера. — Это Гюльбала о тесте, и через стекла очков на Мамиша смотрят удивленно расширенные глаза Хуснийэ-ханум: «Ай-ай-ай!» И она по слогам читает: «Без-на-ка-зан-ность!»
— Ссора?
— Проходи, садись. Чем тебя угостить? Только не проси чая, заваривать неохота.
Наполнил рюмку и протянул Мамишу.
— А сам?
— Я не буду.
Новость — он выпил, а Гюльбала смотрит.
— Слышал?
— О чем?
— О поездке Али.
— Что за Али?
— Ну, Алик, сын Аги.
— Ах, Алик! — протянул Мамиш. — Уехал? А куда?
— Какой ты тупой стал! Выпей еще. Давай рюмку! Значит, Али поехал искать мать!.. Ну и что он будет делать, когда найдет? Больше двадцати лет прошло!
— Думаешь, ненужная затея? Нет, глубокий смысл есть в этой поездке! Пусть раскусит своего тихоню отца!
— И тебе, и мне он дядя.
— Спасибо, разъяснил! Я знаю, как ты любишь своих дядьев, и Агу в том числе. Очень тебе по душе его лисьи мордочка.
— Пью за тебя!
— Посадили Али в самолет и в Бодайбо!
— Ты что, за этим меня позвал?
— Мало?
— Нет, но все же я с работы, трудная неделя была.
Спокойный разговор.
— А чего задержался?
— Заклинило трубу так намертво, что весь день провозились.
— Намертво, говоришь? — И почему-то побледнел. Мамишу это, конечно, померещилось, он додумал потом. — А Гая тут как тут, спас положение, да?
— Откуда ты знаешь?
— А ты поподробнее расскажи, вот и скоротаем отпущенное нам время!
Нет, это было Гюльбалой сказано беззлобно, и «отпущенное время» всплыло в памяти потом, после того, как все случилось. А тогда одно лишь сверлило: «Смеет еще издеваться!» Встать бы и уйти! Надо было! Чего расселся? Но Гюльбала не за тем звал, чтобы так легко распроститься.
