Мы добрались уже до входа в сквер, расположенный перед зданием Парламента, когда два здоровенных полисмена вдруг схватили меня за руки и объявили мне, что я арестована. Обе мои спутницы, отказавшиеся покинуть меня, подверглись за это аресту, а через несколько минут та же участь постигла Энни Кенни и пять других женщин. К вечеру нас отпустили на поруки, а на утро мы предстали перед судом, обвиняемые за нарушение закона Карла II. Однако, смущенные нашей готовностью подвергнуться строгости этого закона, власти изменили свое намерение и по-прежнему отнеслись к нам как к нарушительницам тишины и порядка на улицах.
Все мы оказались приговоренными к шестинедельному тюремному заключению. Я весьма смутно помню долгий, томительный переезд через весь Лондон в Холлоуэйскую тюрьму. Прибыв в тюрьму, мы прошли через мрачные коридоры в приемную комнату, где нас выстроили в ряд у стены для беглого медицинского осмотра. Затем нас развели по одиночным камерам, в которых не было никакой мебели, кроме низких деревянных скамей.
Прошло, казалось, бесконечно много времени, пока дверь моей камеры не открылась и надзирательница не велела мне следовать за ней. Я вошла в комнату, где у стола сидела другая надзирательница, готовая составить инвентарь моим вещам. Повинуясь приказанию раздеться, я сняла платье и остановилась. «Снимите все», – последовало новое приказание. – «Все?» – я заколебалась. Мне казалось невероятным, чтобы они заставили меня раздеться перед ними догола. Действительно, они согласились, чтобы я сняла последние покровы в ванной комнате. Я содрогнулась от отвращения, надев ужасное нижнее белье, старое, заплатанное и покрытое пятнами, темные шерстяные чулки с красными полосами и безобразное тюремное платье, усеянное изображениями стрел – символом наказания. Из большой корзины я выудила пару башмаков из числа массы поношенных и большей частью разрозненных пар. Мне дали две грубые, но чистые простыни, полотенце, чашку холодного какао и тонкий ломоть черного хлеба, и затем отвели обратно в камеру.
Первоначальное мое настроение, когда за мной закрылась дверь, было отнюдь не скверным. Я невероятно устала, ибо в течение нескольких месяцев усиленно, пожалуй, даже слишком усиленно работала. Возмущение и утомление в течение предыдущего дня и негодование, испытанное во время суда, довели меня до полного истощения, и я с радостью растянулась на своей жесткой тюремной постели, закрыв глаза. Но вскоре приятное сознание одиночества и возможности ничего не делать сменилось другими ощущениями. Холлоуэйская тюрьма представляет собой старинное здание, как и все подобные места, никогда не знавшее солнца и свободной циркуляции воздуха. Она пропитана всяческими запахами, затхлостью и грязью. Скоро уже мне стало не хватать свежего воздуха, начала болеть голова, сон пропал. Всю ночь пролежала я, дрожа от холода, задыхаясь, с головной болью.
