Если, действительно, он питал такую надежду, ему пришлось самым жестоким образом разочароваться. Появлялись непрерывно признаки того, что женщины не станут уже удовлетворяться символическим милитантством. Так, например, в здании министерства внутренних дел в Уайтхолле были обнаружены следы попытки поджога. Такие же следы нашли на пороге жилища другого министра. Если бы правительство обратило внимание на эти предостережения и дало женщинам избирательное право, все серьезные акты милитантства, совершенные в дальнейшем, оказались бы предотвращенными. Но, как и сердце фараона, так и правительство ожесточалось, и в результате одно за другим быстро последовали милитантсткие выступления. В июле ЖСПС выпустил манифест, в котором пояснял наши намерения. В манифесте, между прочим, говорилось следующее:
«Лидеры Женского социально-политического союза так часто предупреждали правительство, что если женщинам не будет дано право голоса в ответ на их милитантство мирного характера в прошлом, то пробудится более резкий дух возмущения, с которым уже нелегко будет сладить. Правительство в своей слепоте не обратило внимания на наше предостережение и теперь оно пожинает результаты своего безумия, неподобающего государственным деятелям».
Манифест этот был опубликован сейчас же после посещения Асквитом Дублина. Этим случаем хотели воспользоваться для организации торжественной встречи и демонстрации в честь крестного отца гомруля, но суфражистки приготовили этому торжеству самое печальное фиаско, какое только можно себе представить. С самого отъезда из Лондона, который Асквит хотел произвести тайно, вплоть до возвращения туда он жил и двигался под постоянно висевшей суфражистской грозой. Всякий раз, как он выходил из вагона или входил в него и сходил с парохода, перед ним вырастали женщины. Всякий раз, как он поднимался на трибуну, чтобы произнести речь, его прерывали женщины. Где бы он ни появлялся на публике, женщины всюду затевали шум и скандал. Когда он уезжал из Дублина, какая-то женщина швырнула топор в его автомобиль, не причинив, впрочем, ему вреда. И в знак общего протеста против приема, оказанного Асквиту ирландцами, две женщины подожгли Королевский дворец. Театр был в эта время пуст, спектакль уже окончился, убытки, причиненные пожаром, были невелики, и тем не менее мистрисс Лей и мисс Эванс, это дело совершившие, получили варварский приговор – были осуждены на 5-летнее тюремное заключение каждая. То были первые женщины в истории нашего движения, приговоренные к каторге. Разумеется, своего срока они не отбыли. Доставленные в Монтжойскую тюрьму, они предъявили наше обычное требование о причислении к первому разряду и, получив отказ, немедленно объявили голодовку. В это время в Монтжойской тюрьме находилось несколько ирландских суфражисток, осужденных за протест против невключения женского избирательного права в билль о гомруле. Они числились в первом разряде и уже почти заканчивали свои сроки заключения, но таков уже неукротимый дух милитантства, что они объявили голодовку по сочувствию. Их освободили, но правительство запретило освободить мистрисс Лей и мисс Эванс, т. е. велело тюремной администрации держать их как можно дольше, а именно до тех пор, пока удастся поддерживать их жизнь насильственным питанием. После борьбы, почти не имеющей себе равной в наших летописях по ожесточенности и жестокости, обе узницы добыли себе свободу.
