Заканчивая свою речь, мистер Гили вернулся к политическому характеру процесса. «Правительство затеяло это преследование, – заявил он, – чтобы устранить на продолжительное время своих главных противников. Министры надеются, что не услышат уже на своих митингах неприятных им возгласов: «Право голоса женщинам!» Я не могу себе представить другой цели, какую они могли бы преследовать, затевая этот процесс. Я выразил свое сожаление по поводу убытков, понесенных лавочниками, торговцами и другими лицами. Я выражаю глубокое сожаление, мне крайне досадно, что кто-либо причиняет убытки или страдания неповинным людям. Но я прошу вас заявить, что правосудие уже достаточно удовлетворено наказанием непосредственных виновников происшедшего. Что можно еще выиграть? Выиграет ли правосудие?
Я почти не решаюсь признавать настоящий процесс процессом законным. В нем я усматриваю акт политической мести. Из всех поразительных процессов, когда-либо рассматривавшихся в наших судах, этот процесс по обвинению мистера Лоуренса кажется мне наиболее поразительным. Он решился явиться в некий полицейский суд и взять на поруки женщин, арестованных за попытку, если не ошибаюсь, представить свои петиции парламенту или за насильственные действия. Я не протестую против манеры, с какой мой ученый друг поддерживал обвинение, но я протестую против методов полиции – розысков относительно домашних и семейных обстоятельств обвиняемых, против захвата их рукописей и бумаг, против заглядывания в их банковские текущие счета и приглашения сюда их банкиров, чтобы справиться о состоянии их счетов. И я утверждаю, что ни в одном процессе более мелочные ухищрения не умаляли крупного политического процесса, ибо, думайте, что хотите, вы не можете уйти от того, что перед нами политический процесс серьезного общественного значения. Не женщины здесь на скамье подсудимых, а мужчины. На скамье подсудимых правительственная система. Система предъявления бесчисленных обвинений без тени фактических доказательств и улик; судится система, стремящаяся превращать в заговор любой невинный факт общественной жизни».
Присяжные совещались более часа, что свидетельствовало о трудности для них столковаться о приговоре. Когда они вернулись в зал заседания, по их напряженным лицам было видно, что они сильно взволнованы. Голос старшины дрогнул, когда он объявил приговор: виновны, и ему с трудом удалось сдержать свое волнение, когда он добавил: «Ваше Лордство, мы единодушно хотим выразить надежду, что, принимая во внимание несомненно чистые мотивы, лежащие в основе агитации, поведшей к беспорядкам, вы соблаговолите проявить максимальную снисходительность и милосердие при определении меры наказания».
