— Уваров поносил меня всяко разно минут десять, но в итоге сообщил, что получит санкцию у начальства на передачу Главку всех электронных носителей Хамеда. Я тебе доложу, как будут новости по содержимому симок. Придется отрабатывать все его связи — работы непочатый край. Зоров «обрадуется». У нас и так хватает командировок, а теперь будет еще больше. Поселимся здесь, как дома, — он обвел взглядом гостиничный номер. — Перед дорожкой не хочешь хряпнуть коньячку, снять стресс?
Горюнов, не получив решительный отпор на сие коварное предложение, сбегал в свой номер и притащил бутылку. Разлил по стаканам коньяк, а Олег пожертвовал одну лепешку на закуску. Когда уговорили полбутылки и пол-лепешки, Петр снова достал из кармана браслет из монеток и стал им позвякивать, перебирая, как четки.
— Чей браслетик? Зазнобы? — Ермилов спросил, но тут же понял, что прозвучало пошловато.
— Она собой закрыла меня от пуль. Ее нет в живых, — без раздражения, спокойно ответил Петр, глядя на браслет. — Нет, предваряя следующий вопрос, это не мать Мансура.
— А где мать Мансура? Ты с ней видишься? — Олег догадался, что речь идет о сыне Горюнова, родившемся от курдянки.
Ермилов переступал границу дозволенного, но все же почувствовал, что Петр не пошлет его подальше за любопытство.
— Только во сне. И эти сны не слишком приятные. Ее убили митовцы, инсценировав это как бандитское нападение. Забили до смерти битами и сбросили в Босфор. Она мне снится такой… ну когда ее вытащили из воды через несколько дней. Хотя не я ее вытаскивал и не я хоронил…
Он помолчал, зажав сигарету губами, но не прикуривая.
— Знаешь, наши погибшие друзья приходят отчего-то, когда нам слишком плохо. Обступают со всех сторон… Начинаешь думать, если бы они были живы, может, все сложилось бы иначе. И от этих мыслей еще хуже…
* * *
В допросной все так же пахло табаком. Монотонный дождь с утра посбивал остававшийся липовый цвет, а пчелы, наверное, спрятались там, где сухо. Сидят себе на своих сотах, заполненных медом, и наслаждаются жизнью.
Ермилов ждал, когда приведут Евкоева, не слишком рассчитывая на то, что тот растает, увидев свою фотографию на фоне Табки, в игиловской черной повязке на лбу с шахадой — символом веры ислама, написанной белыми арабскими буквами. Вдобавок запись допроса Каитова и показания Багрика Чориева. Более того, Горюнов дожал Хамеда, и тот начал давать показания. Оказалось, что именно он организовал выезд Евкоева сначала в Турцию, а затем и в Сирию.
