— Не дуйся и будь благоразумным, — сказала она. — Разденься, ночь еще долга.
— С меня достаточно! — воскликнул Зорге и натянул пиджак.
— А мне ты еще нужен, — произнесла она тихо, обольстительно взглянув на него.
— Я не глупый юнец, — ответил Рихард.
— Очень жаль. Я сегодня не собиралась куда-либо идти. Но если ты оставишь меня одну, то вынудишь на это. А в «Империале» всегда найдется теплая компания.
— Да и на улице тоже, — грубо ответил он.
— Это твоя вина, Рихард. Так мне идти или же ты останешься у меня?
— Ты мне противна.
— Знаю, но и в отношении тебя чувствую то же самое. Тем не менее я все еще в твоей власти. Можешь в этом убедиться.
— Не могу тебя больше видеть.
— Тогда выключи свет.
Но Зорге ее уже не слушал и, выскочив на улицу мимо испуганной горничной, сел на мотоцикл, стоявший у забора.
Рихард помчался по ночному Токио. Фонари светлым пунктиром мелькали в его глазах, ветер пел свою песню. Маленькие фигурки встречных пешеходов прыгали в стороны.
В Тамэнои он выключил двигатель. Это был район самых бедных и невзыскательных проституток. Общение с ними стоило всего несколько сен. В свет фар попала одна из таких жриц любви, на лице которой читались алчность, голод и покорность. Зорге охватили презрение и жалость. Достав несколько монет, он бросил их ей.
Затем Зорге завел двигатель и помчался в направлении квартала Гинза. Здесь он включил первую скорость и медленно поехал мимо ресторанов, кафе, баров и пивных, клубов и гостиниц. Здесь насчитывалось более тысячи четырехсот таких заведений. Все они были рассчитаны на удовлетворение утех посетителей.
Зорге остановился перед «Летучей мышью», прислонил мотоцикл к стене и вошел в полутемный, прокуренный и плохо прибранный бар. Его хозяин, немец, хорошо знавший Рихарда, радостно устремился ему навстречу. Там, где появлялся Зорге, сразу же увеличивался оборот. Немецкий журналист платил за все, не только за выпитое — а он никогда не пил мало, — но и за разбитую им посуду и, конечно, за девочек.
Зорге сильно похлопал хозяина по плечу, кивнул двум весело улыбавшимся барменшам и затем взглянул на посетителей.
Два из четырех маленьких столиков были свободны. За третьим сидели два тщедушных японца, видимо студенты, и играли в кости. За четвертым столиком расположилась влюбленная парочка, он — европеец, похожий на жеребца-производителя, она — японка, явно представительница первой древнейшей профессии. Оба без стеснения тискали друг друга. Около стойки сидел какой-то матрос неопределенной национальности.
