Наконец, при посредничестве Рангони, рядом с Дмитрием появились иезуиты. 31 марта Дмитрий увидел первого представителя этого поистине всемогущего тогда ордена – о. Каспара Савицкого. Этот модный в высшем краковском обществе духовник был родом из Вильны, получил образование в Польше и в 24 года вступил в орден, оставшись светским человеком. О нем отзывались, как об опытном в делах советчике и искусном проповеднике. Его перу принадлежало несколько сочинений аскетического и полемического содержания, изданных, как правило, под псевдонимами. Во время описываемых событий Савицкий был настоятелем орденского дома при церкви св. Варвары и главой братства Милосердия, объединявшем многих вельмож, благодаря чему у него имелись обширные связи при дворе.
Первая встреча ни к чему не привела; оба собеседника чувствовали себя неловко, и разговор не пошел дальше обычных светских любезностей. Однако при втором свидании Савицкий заговорил о соединении церквей, и Дмитрий сразу выказал большую заинтересованность этой темой. Он дал понять, что его мучают сомнения, которые он желал бы разрешить. Было решено устроить диспут о вере – тайком от русской свиты царевича. Зебжидовский предложил встретиться у него дома. Извещенный обо всем Рангони дал свое согласие и на диспут, и на место его проведения.
7 апреля Дмитрий подъехал к дому Зебжидовского и, оставив по польскому обычаю свиту у входа, прошел в кабинет хозяина. Здесь уже находились Савицкий и другой иезуит, Станислав Гродзицкий, слывущий за ученого богослова; оба проникли в дом тайно, с черного входа. Представив Дмитрию собеседников, Зебжидовский сказал:
– Вот с этими господами можете беседовать о религии. Говорите с ними совершенно смело, открывайте им свои чувства прямо, – они будут вам возражать. Если они вас успеют убедить – вы не будете иметь повода раскаиваться и сожалеть, а если не успеют – беды от этого не будет никакой: вы только останетесь при своем.
– Мне очень приятно, – ответил Дмитрий, – что вы доставляете мне благоприятный случай приобрести, быть может, внутреннее успокоение.
После этого вступления немедля перешли к делу. Обсуждали три главных вопроса, служащих камнем преткновения православных и католиков: об исхождении Святого Духа (от Отца и Сына или только от Отца); о способе причащения мирян (вином и хлебом или одним хлебом) и о первосвященстве папы и его праве верховной юрисдикции. Во время прений Дмитрий обнаружил не только довольно основательную православную монашескую ученость, но и, – что не укрылось от опытных иезуитов, – близкое знакомство с учением социниан. Его собеседники с удовлетворением (и удивлением) отметили, что он совершенно не употреблял обычных в то время для православных богословов вздорных обвинений против латинян в том, что они бреют бороды, целуют туфлю папе, постятся по пятницам и проч. Оба иезуита отозвались о нем, как о чрезвычайно умном и сдержанном человеке. Он без всякой досады признавал себя побежденным или же сохранял сосредоточенное молчание, стараясь обдумать доводы противной стороны. В конце беседы Дмитрий сказал, что он не вполне убежден доводами святых отцов и просил о новой встрече с тем, чтобы продолжить диспут. Иезуиты обещали ему это и на прощание подарили две книги: трактат о власти папы и руководство к прениям о восточной церкви с изложением ее основных разногласий с католической церковью и доводов в пользу истинности латинской веры. После ухода святых отцов Дмитрий сказал хозяину дома, что о. Савицкий говорит ясно и понятно, а Гродзицкий – чересчур учено.
