А еще я надеялся, что Гага, любитель выспренных речей и корявых казенных фраз, лучше поймет меня, если обратиться к нему на знакомом языке.
— Чего? — он вытаращился на меня, точно сова на заговорившую с ним мышь.
— Мама болеет. Если не поговорить, то совсем падет духом, — пояснил я уже по-человечески. — Боев сейчас вроде нет, конвой пойдет через час, завтра к вечеру я вернусь… Отпустите в увольнительную.
Центурион засопел, обеими руками взлохматил зеленую шевелюру, картофелеобразный нос его сморщился.
— То есть ты на линкор хочешь? Завтра к вечеру вернуться? — уточнил он.
— Так точно.
— А кто будет оружие ремонтировать? Обогреватели наконец привезли. Сломанные.
Неповоротливая армейская машина сработала как обычно — нагреватели для палаток, которые были так нужны нам в прошлый раз, привезли сейчас, когда в этом уголке Бриа наступило лето. И они оказались нерабочими — все до одного, а судя по виду, провалялись на каком-то забытом складе лет десять.
— Но я…
— Поговори у меня! — рявкнул Гага. — В тот момент, когда великая Гегемония напрягает все силы, чтобы одолеть упрямых варваров, ты забываешь о своем долге ради семейных дел? Позорная небрежность!
Центурион вскочил на любимого конька, и понесся во весь опор без руля и без ветрил. «Твою мать» — подумал я, и решил, что про Етайхо можно и не спрашивать, в таком настроении отец-командир пошлет меня на Биради, самую отсталую и дикую провинцию «великой Гегемонии».
Мне только и оставалось пучить глаза, делая вид, что я восторженно внимаю.
— …победоносную наступательную операцию! — такими словами Гага закончил пятиминутную речь, в которой смысла было меньше, чем влаги — в песке посреди Сахары. — Осознал, десятник Егорандреев?
— Так точно, — мрачно отозвался я.
— Свободен.
Центурион улегся обратно на койку, а я вышел под дождь.
Придется сказать Дирргу, что меня не отпустили, что я ничем не смогу ему помочь прямо сейчас, но что все будет в порядке, он обязательно выздоровеет и придет в себя, и мы отыщем этот проклятый Обруч вместе. Ненавижу утешать, да и не особенно умею это делать, жилетка из меня так себе, но что еще мне осталось?
Я про себя выругался в адрес Гаги, и поспешил туда, где ждал сержант.
* * *
— Подъем! В ружье! — злобный голос ворвался в мое сознание вместе с верещанием классификатора.
Я с трудом поднял тяжелую голову и обнаружил, что снаружи царит ночь, населенная лучами фонариков и мечущимися бойцами.
— Подъем! — гаркнул уже я сам еще до того, как осознал, что происходит. — Принято!
