Когда же речь идет о делах, решение которых принадлежит вечности, когда надо вывести из мрака бессмертную душу, просветить ее, руководить ею, исправить ее недостатки, на что потребуется иногда целая жизнь, когда нужно обратить несчастье какой-нибудь семьи или народа в благословение, тогда нетерпению не должно быть места, да оно напрасно, часто даже пагубно и препятствует исполнению нашей просьбы. «Если исполнение обещания опаздывает, говорит пророк, подожди, оно будет». Всё же мы продолжаем огорчаться и беспокоиться, когда заблуждаются те, кто нам дорог. «Нет ли бальзама в Галааде? Нет ли врача?» – О да, есть, конечно, есть надежда, не только для слабых, заблудших, но и для действительно виновных, для тех даже, кто ответствен за нравственную гибель кого-нибудь из своих ближних, на ком лежит тяжесть жестокого преступления, низкого предательства.
«Ты победил, Назареянин!» – воскликнул Юлиан Отступник, расставаясь с жизнью, – жизнью, полной озлобления против христианства. Да, Назареянин – Великий Победитель! Сердце, преисполненное гордости, сердце самого непокорного, возмутившееся против Божественного Закона, будет побеждено, будет разбито; оно умиротворится, оно отдастся благотворному действию небесной росы, которая исцеляет, глаза непокорного откроются, как глаза Агари, и он увидит вблизи себя источник живой воды, который до тех пор ускользал от его взора.
Самое грустное место в истории «О Блудном Сыне» – это то, где сказано: «никто не давал ему есть». Чтобы утолить голод, он рад был бы самой грубой пище, но «никто не давал ему ничего». У самого худшего из «блудных сыновей» могут являться моменты просветления, когда ему вдруг становится ясным, что он готов продать свое человеческое достоинство за «чечевичную похлебку», в такие моменты нужно очень мало – одно слово, взгляд, пожатие руки, чтобы преобразить человека, изменить в нем это презрение к себе в смиренное и твердое решение: «Встану и пойду к отцу моему». Но это «нужное малое» никто не дает ему.
Не делаемся ли мы слишком легко фаталистами с нашим наружным благочестием и, так сказать, воскресной религией? В нашем неведении бесконечной любви Создателя, мы говорим о целом классе людей как о существах, безвозвратно обреченных злу и гибели, без надежды когда-нибудь вновь подняться. Нет между нами ни одного человека, который бы обладал даром быстро и верно отличить заблуждение от проступка.
Но Бог не судит человечество в массе. Он, и только Он один, принимает в расчет каждую душу отдельно, видит, какие обстоятельства и силы действовали внутри и вне ее и способствовали ее нравственному падению.
