— Доктор, это долго протянется?
— Может, год, два, а может, три недели. У всех по-разному.
Мать часто видела галлюцинации и бредила. Ей, казалось, что ухаживающая за ней Лиля может причинить вред, конечно, это было ложное убеждение. Но переубедить больную в этом было невозможно. Для неё бред являлся реальностью, которая вызывала страх, а также порой неадекватные попытки защитить себя. Испытывая галлюцинации, старушка видела и слышала то, чего нет на самом деле. Фигуру некогда своей умершей матери у изножья кровати.
Зимой мать умерла. Брат известил о случившемся сестру. Но Ирка на похороны не приехала. Женщина боялась, что он начнёт обвинять её в том, что привезла ту в таком состоянии и бросила на пороге. Что потребует денежную компенсацию за уход. Ну и, в конце концов, деньги на похороны, это тоже расходы не маленькие. Поэтому, сказала, что находится заграницей и будет только спустя четыре месяца. Она лгала искусно, как всегда умела это делать. Её нелепые отговорки брата уже не интересовали. Подруга матери Зинаида Петровна приехать на похороны тоже отказалась, сославшись на здоровье.
Серёжка смотрел на маленькую, худощавую женщину в гробу, но никаких чувств та в нём не вызывала, словно была посторонней женщиной, с улицы, а не родной матерью. Он попытался вспомнить что-то хорошее о ней, но ничего не припоминалось. Картины воспоминаний были неприятны: всплывали резкие окрики и побои ремнём. Он боялся её и заикался при разговоре с ней. Из детства светлым пятном была только бабушка. Мать же, напротив, была грубой и безапелляционной. Сын помнил, как в детстве мама понукала, и принижала чувство его собственного достоинства. Легко раздражалась и выходила из себя. Часто, когда Серёжка не мог самостоятельно решить задачку, была гневлива и нетерпима к слабостям, детским страхам и недостаткам. Как результат, прибегала к физическим наказаниям и долго помнила плохое, всякий раз напоминая ему об этом и снова унижая. Со временем она нашла ещё один способ наказывать ребёнка — молчать. Не общаться с ним мать могла по три-четыре дня, разыгрывая при этом из себя «обиженную мамочку». Для восьмилетнего Серёжки игра в молчанку была страшнее, чем побои. Он не понимал, почему мама с Иркой разговаривает, а с ним нет. Его это расстраивало, а её забавляло. Порой, когда в квартире было совсем грязно, наказывала обоих детей молчанием. И запрещала даже общаться им друг с другом, и при этом каждый получал вдобавок ремнём. В подростковом возрасте сын любил мать до безумия и всех девушек сравнивал с ней и сестрой. Женщина смогла внушить подростку, что только она «любит» по-настоящему большой, чистой и светлой любовью. И ещё сестра. И больше никто на всём белом свете не будет так его любить и понимать. И тот наивно верил, что все девушки только на одну ночь, а сестра навсегда и постоянна. И неоспорима, и непоколебима «любовь» матери, которая между тем, бросала сына в бездну разврата и лжи. Все важные и необходимые для разрешения задачи подростка, для неё не существовали. Была только она — Мать, и только у неё могли быть какие-то серьёзные проблемы, а у детей было всё несерьёзно и не заслуживало даже малейшего внимания. И если возникала какая-то попытка со стороны ребёнка что-то объяснить, чтобы получить необходимый совет взрослого, тут же уходила в другую комнату. И запрещала, как она выражалась, «выливать на маму свои несуществующие трудности или вопросы». После попытки развести с женой — сын стал её ненавидеть. За неприятие Лилии, за унижение, за то, что всегда принимала решения за него. И что только она одна знала, что «правильно», а что нет, лишая его тем самым самостоятельности выбора.
