— Ну ладно, все равно узнаешь.
— Говори.
— Скоро все кончится.
— Как?
— Скоро ты уже не будешь здесь.
— Врешь!
— Нет.
— Куда же меня денут?
— Поверь, с тобой будет все хорошо.
— Да?
— Да.
— Если врешь, убью, ты меня знаешь.
— Я знаю, поэтому я не вру.
Петров радостно улыбался, отчего его большое длинное лицо выглядело как улыбающаяся глыба.
— Ну все, отдыхай.
Екатерина Ивановна отпрянула от двери и неожиданно всей спиной почувствовала, что налетела на кого-то. Она повернулась. Перед ней стоял Иван Геннадиевич.
— Ты? — спросила Екатерина Ивановна.
— Вы, — поправил ее Иван Геннадиевич. — Вам, Катя, нельзя быть здесь.
— Что это, что это вы делаете здесь, в коридорах? Просто мороз по коже. Вы делаете что-то тошнотворное.
— Я же вам не раз говорил, вы обо всем узнаете, но не сейчас, сейчас, прошу вас, пойдемте отсюда, пойдемте, — Болдин взял Екатерину Ивановну под локоть и бочком, бочком повел по пустынному коридору.
Через несколько минут они были уже в знакомом кабинете.
— Прошу вас, — сказал Болдин, — ни слова Ивану Ивановичу и Петрову, ни слова, они вас, кажется, не видели, когда вы смотрели, а то, что вы кое-что, самую малость подсмотрели, то это совсем ничего, в конце концов вы должны что-то знать, и здесь ничего страшного я не вижу. Это неплохо, совсем неплохо.
В это время дверь отворилась, и в комнату вошел Иван Иванович. Лицо его было совершенно иным, чем только что, во время загадочных манипуляций с Петровым. Лицо это выражало готовность, лишь глаза оставались еще чуть настроенными и как бы покрытыми лаком, поверху они казались стеклянными, в то время как где-то глубоко, в зрачках, под поверхностью этих наружных лаковых пленок мерцал живой и настороженный взгляд.
— Очень приятно вас видеть, — сказал Иван Иванович, обращаясь к Екатерине Ивановне.
— Мне тоже.
— Рассказывайте, у нас и так мало времени, мы слишком возимся с этим Майковым, а нам нужно торопиться, поверьте.
— Я была у Веселовского, — начала Екатерина Ивановна.
— Знаем, знаем, — сказали Болдин и Иванов почти в один голос, — не отвлекайтесь, рассказывайте самую-самую суть.
— Что я могу сказать? — пожала плечами Екатерина Ивановна, — мне очень трудно говорить, я почти ничего не узнала. Он странный, вы это уже знаете, и вокруг него странные люди, и Веселовский, и Маша. Во всех них есть что-то необыкновенное, не такое, но что это? Трудно сказать.
— Какая Маша? — вставил слово Болдин.
— Жена не жена, подруга, или не знаю кто, она тоже знает Майкова.
