Это все мельком уловила Екатерина Ивановна, она вообще мгновенно схватывала наружную обстановку до малейших деталей и затем могла ее восстановить в памяти с нужной подробностью, вообще по наружной обстановке она уже многое могла сказать о людях, в этой обстановке живущих, даже о делах, какое-то чувство говорило ей, следует ли опасаться этих людей, или же, наоборот, заранее располагало ее к ним.
На этот раз в коридорной обстановке было что-то тошнотворное. Она не знала, откуда появилось у нее это ощущение, то ли от медицинского запаха, чуть пробивавшегося откуда-то, то ли от шлангов-змей, то ли от неестественной чистоты в коридорах, стены которых, кстати, были так же зеркальны, как и окна в особнячке.
Но обстановка эта и чем-то привлекала, и ей неудержимо хотелось подойти к приоткрытой двери и вслушаться в раздающийся оттуда голос. Так она и сделала.
Медленно и с опаской она подкралась к двери. Чем ближе она подходила, тем явственней слышался голос, и, когда осталось каких-нибудь два шага, она уже не сомневалась, что один из говоривших, вернее, спрашивавших, был Иван Иванович. Отвечавший голос она узнать не могла. Он звучал однообразно, с интонацией постоянной готовности, словно только и ждал вопроса, который задавал голос Ивана Ивановича. Было в этом втором голосе что-то механическое, полуживое, словно говоривший находился в забытьи, но на что-то все же реагировал.
— Где вы? — спрашивал Иван Иванович.
— Я не знаю, где я, — уверенно отвечал голос.
— Попытайтесь узнать, где вы.
Последовало долгое молчание, причем Екатерина Ивановна услышала чье-то напряженное дыхание. Потом голос ответил:
— Я не могу попытаться.
— Вы не можете сделать попытки?
— Нет, я не подчиняюсь себе, я не могу попытаться, — голос звучал тускло.
— Очень хорошо! — почему-то сказал Иван Иванович. — Очень хорошо, — повторил он. — Теперь поднимите правую руку, затем правую ногу, ну!
— Я не могу.
— Отлично, — сказал Иванов, будто бы то, что у человека, который говорил с ним, не поднимались руки и ноги, было, действительно, очень хорошо и доставило ему какое-то значительное удовольствие.
— Теперь попытайтесь сказать, что вы чувствуете сейчас, — снова попросил Иванов.
— Я ничего не чувствую.
— Напрягитесь, соберите все свои силы, но попытайтесь.
— Сейчас. Сейчас, мне кажется, что сейчас что-то получится.
— Очень хорошо, попытайтесь еще, напрягитесь.
— Вот, вот, — сказал голос напряженно, — вот сейчас мне кажется, сейчас, ох, ох, нет, не смотрите на меня так.
