— У меня свое место имеется. — Антон поднялся с лавки и чиркнул спичкой, закуривая. — На Севере я. Ужемье — может, слыхал?
— Ха! Ленинградский округ? Я чуть было в те края не загудел, когда из Германии переводился. Там у вас еще Теплые горы есть, да? Адью, служите себе на здоровье, мы мороза боимся… А теперь что, в отпуске?
— Ага. Дело тут небольшое оказалось.
— Значит, точно завтра уедешь?
— Уеду, наслаждайся себе одиночеством.
— Не одиночеством, а уединением, — поправил Славка и подошел к окну. Склонился над тесно сдвинутыми цветочными горшками и толкнул стеклянные створки. И будто бы от этого его движения стал вдруг слышен говор на улице и где-то подальше позывные «Маяка», отбивавшие очередные полчаса. — Слушай, старик, — сказал Славка, не оборачиваясь, — а какая, по-твоему, женщина лучше: с правилами или с направлением?
— Чего-о?
— Ну, в старину так говорили, в прошлом веке. С направлением, она за свободную любовь была и вообще. А с правилами — домостроя держалась. Выдали замуж — и молчи.
— Не знаю.
— И я не знаю. Вроде на первое время лучше с направлением, а потом, конечно, с правилами. А то и от тебя сбежит. Да?
— Морочишь ты голову, — сказал Антон и двинулся к своей отгородке. И уже на расстоянии, приподняв рукой занавеску, прибавил: — Жениться, что ль, задумал? Поди, и избу для того снял? В гарнизоне-то квартиру когда дадут! Сам два года на частной жил, понимаю.
— Вот еще! — обиделся Славка. — Я так, теоретически.
Он вышел в сени, и Антон уже в одиночестве, в тишине разбирал постель, раздевался. За дверью глухо слышались голоса, и он удивился, что хозяйка еще не спит. Но, оказалось, Славка разговаривал не с хозяйкой. Он вошел и объяснил, что режиссер Оболенцев из киногруппы, которая снимает в Успенском и на аэродроме, прислал записку, сообщает, что договорился с командиром полка и завтра ему, Славке, предстоит кувыркаться на самолете в зоне, чтобы его могли поснимать с другого самолета, со спарки.
Славка говорил так, будто всю жизнь только и получал записки от режиссеров и летал исключительно для киносъемок, — шурша простынями, громко роняя сапоги на пол, а потом укладываясь на скрипучий, старый, видно, матрас. Он и умолк вдруг, не собираясь развивать тему, но Антон позвал его, озабоченно приподнявшись в темноте, сдвинул одеяло:
— Как «завтра»? Завтра, оператор сказал, они еще на реке будут. Послезавтра, наверное?
— Может, и послезавтра, — спокойно согласился Славка. — У них семь пятниц на неделе, у киношников. Чудной народ. Удивляюсь, как вообще дело свое доводят до конца, фильмы на экраны выпускают. Придут, камеру поставят — и начинается! То того нет, то другого, один говорит, так надо снимать, другой свое выставляет. Полдня канителятся, пока с первым кадром сладят… А этот, Оболенцев, вообще чудик. Сто раз примеряется, пока на пустяк решится. Я с ускорителями должен был для них взлететь, чтоб засняли. Обычное дело, а он мне сорок раз показывал, где камеры стоят и чего они будут делать. Мне-то что? Я по газам — и пошел; кроме как по полосе, взлетать негде. Так он, видишь, наставлял еще… Теперь записка. Это значит, чтоб с духом собрался. Полагает, мне впервой. Наивняк! Как скажет отец-командир, так я и сделаю.
