Пейзаж с парусом | страница 100

Кирилл Константинович, «семнадцатый» — это ведь Славы Широкова самолет, вы, значит, его в тот последний день и снимали. Но зачем же тогда в картину вставили? Он ведь всерьез падал, Широков, по-настоящему. Зачем же вы так, а?»

Ответа на свое письмо Антон не получил. Он с тех пор вообще ничего не слышал про Оболенцева, хотя и мог кое-что узнать. Томка теперь работала в парикмахерском салоне, и к ней по старой памяти заходили причесываться подруги с киностудии. Они рассказывали, что Оболенцев со студии не уволился, но и снимать ничего не снимает. Вернулся в театр, где работал еще до режиссерских курсов, и с успехом поставил подряд два спектакля.

А еще говорили, что Оболенцев написал пьесу и тоже сам хочет ее ставить. Как называется пьеса и про что она, никто не знает. Кирилла видели в Аринске еще раз после того, как он приезжал на премьеру своего фильма в кинотеатре «Встречный». Он долго стоял возле памятника в вокзальном скверике, хмурился, уходил и появлялся снова, как будто хотел что-то спросить у Славика Широкова.

Была поздняя весна, кусты боярышника оделись листвой. Рядом на скамейках сидели люди. Они отрывались от газет, от детских колясок, участливо поглядывали в сторону Оболенцева.

Он уехал двенадцатичасовой электричкой, самой удобной: после Купавны у нее всего одна остановка.

1

Предложение перейти работать в издательство Травников получил против всякого ожидания, но про себя решил, что это судьба; пятнадцать лет в редакции газеты — срок достаточный, идея, как говорится, исчерпала себя. И тут же все застопорилось: человек, которого он должен был сменить, тянул с уходом на пенсию, долго болел, лежал в клинике, потом отправился в санаторий, и к тому же оказалось, что у него в запасе есть еще один неиспользованный отпуск, и он добился, чтобы ему дали его отгулять. Похоже, все лопнуло, Травников так и определил на будущее, чтобы не томиться зря, и вдруг позвонил директор издательства, сам позвонил, не через секретаря, и, по-свойски похохатывая, будто бы гордясь тем, что на его долю выпало осчастливить беднягу Травникова, сказал, чтобы тот готовился. Теперь это было уже не предложение, не то, что может произойти или не произойти, теперь совсем скоро предстояло писать заявление, предупреждать администрацию о «собственном желании», однако четыре зыбких месяца вселяли неуверенность, казалось, все опять может лопнуть, а главное, в голову Травникову полезли мысли: так ли он поступает, не меняет ли кукушку на ястреба, и вдруг снова сорвется — откажется тот человек уходить, поскольку вылечился, готов трудиться дальше, а заявление будет написано — и что потом?