Вероника не отвечала, пока не оказалась в пяти шагах от двери. Тут она повернулась и бросила матери с вызовом:
— Куда-нибудь подальше. Не могу оставаться в одном доме с сумасшедшими!
— А ну-ка стой! Как ты смеешь так с матерью разговаривать! — двинулась на неё миссис Линдгрен.
Вероника схватила с журнального столика тонкостенный стакан и зловеще прошептала матери: «Не подходи, стерва!»
— Давайте на улицу, — обернулась она к Кевину с Тиной, которым не пришлось повторять приглашение дважды. Разъярённая миссис Линдгрен бросилась вперёд, но была огорошена резким ударом. Вероника изо всей силы швырнула стакан ей в лицо. Угодив матери точно в лоб, стакан разлетелся на мелкие осколки, и по носу потекла тоненькая струйка крови. Вероника тем временем выскочила на улицу и бросилась догонять Тину с Кевином.
* * *
Сидевшая за столом женщина в полицейской униформе подняла взгляд на кубарем влетевших в участок детей.
— Что случилось? — строго спросила она. — Вы к кому?
— К вам, наверное, — задыхаясь ответила стоявшая впереди Вероника.
— По какому поводу?
— Я сдаваться пришла, — сказала девочка.
— Что значит — сдаваться?
— Ну, чтобы вы меня арестовали.
— За что?
— За то, что я ей морду расквасила.
— Кому ей?
— Матери моей. Миссис Линдгрен. Улица Сансет Хиллс, 52.
Женщина-полицейская опешила.
— Как так? Что случилось? За что?
— Не за что, а почему. Потому что я боюсь, что она меня тоже убьёт, как миссис Эдвардс своего сына Эрика. Они все просто сумасшедшие, на религии своей помешались!
Услышав крики, из кабинета вышел сержант, дежурный по отделению.
— Так, так, так, — сказал он. — Всем успокоиться. Кто может толком изложить, что произошло?
Вероника рассказала ему о только что случившемся у них в доме скандале и о том, что возвращаться туда она не собирается.
— Заявления в полицию на вас не поступало, — рассудительно сказал сержант, — а одно ваше устное заявление о совершённом вами хулиганском поступке не является достаточным основанием для ареста.
— Так что же мне теперь делать? — растерянно спросила девочка. — Куда мне идти? На улице теперь жить, что ли?
— У нас в городе, знаете ли, за последние двенадцать лет никаких преступлений не совершалось, — задумчиво продолжал полицейский, — и с детьми никто плохо не обращался. Поэтому у нас нет ни детского приюта, ни школы-интерната, в который мы могли бы вас поместить.
— Ну, да, — саркастически заметила девочка. — Никто с детьми плохо не обращается, только топят пачками, как щенят.
