— Ну, что ж… — сказала Катерина. — Хорошего понемножку. Разные у нас дороги. А могла бы быть и одна. — И вдруг прижалась к нему и не то всхлипнула, не то охнула.
Ему тоже было не по себе. Рвал что-то от себя с болью, через силу. Рвал и себя уговаривал: ничего, пройдет, забудется.
…Федора Иваныча даже в жар бросило. Вскочил с кровати, закурил, прошелся по комнате. Все, что вспомнилось, ударило в голову как стакан спирта. Уж не съездить ли еще разок? А что? Силенок хватит! Да и выгодно. На пенсию можно раньше.
Из прошлого вспоминается почему-то только хорошее. Плохое и то видится в розовом свете, особенно если отнестись к нему с юмором. Федор Иваныч чуть было не решил — поеду!.. Но взглянул на свои руки — на заскорузлые ладони, изъеденные бензином, на пальцы, которые не гнутся, как грабли, не раз обожженные морозом, и подумал: да-а-а… Долбаться еще три года? Что ему тут мешает? Кто гонит?
Анну увидел поздно вечером, когда пришла от молодых.
— Ну, как ты тут?
— А вот как! — сказал Федор Иваныч. — Уеду. Нечего мне здесь делать.
У Анны подкосились ноги.
— Куда? Федя! Да ты спятил… Что тебе там надо? — догадалась Анна, куда потянуло Федю. — Что там забыл? И так от дома отбился. Как чужой.
Федор Иваныч хотел ей объяснить, рассказать о сегодняшней ночи, что и почему ему вспомнилось. Но как об этом расскажешь?
Анна просила не уезжать, уговаривала, плакала. Федору Иванычу было ее жалко. Слезы размягчили его, она кидалась ему на грудь, он поглаживал ее вздрагивающие плечи и сердито думал: «Какой черт меня туда тянет? Хватит! Побаламутил — и довольно. Что мне здесь не сидится?»
Но стоило остаться одному в этой пустой квартире с нейлоновыми занавесками, лакированной мебелью, блестящими паркетными полами, по которым и ходить-то боязно, хоть на цыпочки становись, — и ему делалось тошно. Да и с работой не получалось. За что ни возьмись — все не по душе. Не в таксисты же идти — подставлять ладошку ковшичком под пятаки и гривенники. Привык к простору, к размаху. А здесь ни того, ни другого.
«Странно как-то получается, — размышлял Федор Иваныч. — Будто я тут лишний. Ни к селу, ни к городу. Все люди как люди, а я… Может, у меня заскок какой-то? Вот к семье равнодушный… Кровная родня. Не тянет меня к ним. Это же ненормально… А-а-а… Черт! — хватался Федор Иваныч за сигареты и спички. — Да и они тоже хороши! Скучные какие-то. Смотрят как на чужого. Подумаешь, покричал как-то на них, фигу показал… Ну и что? Теперь всю жизнь зло помнить будут?»
