— Мда, положение из рук вон плохое, — выслушав доклад одного из церковников, заметил Аспин, представитель от людей из лагеря.
Это был высокий, поджарый мужчина. Его смоляные волосы в бликах факелов серебрились сединой. Смуглая кожа, большие черные глаза и горбатый нос выдавали в нем кровь воинственных горцев. Мозолистые руки, привыкшие к мечу и луку, покоились на рукояти короткого охотничьего ножа и на инкрустированном агатами эфесе длинного кинжала, который передавался из поколения в поколение и служил гордостью рода.
— Я не позволил своим людям идти в бой, но был свидетелем двух штурмов, — помолчав, продолжил Аспин. — Из увиденного скажу: форт непреступен — слишком много лучников, слишком высоки башни. Никому из людей Хельхейма не удалось даже приблизиться к воротам, не говоря уже о том, чтобы дотащить до них таран или стенобитное орудие. Все погибли под градом стрел.
— У меня есть предложение, братья, — заявил Бенедикт. — Как бы там ни было, нам надо идти на штурм, а сегодня до рассвета вы своими глазами видели, как сильно полюбилась наша ведьма толпе. Так пусть она возглавит людей, которые с таким пристрастием ее защищали… — Вампир горестно вздохнул, взглянув на колдунью. Конечно, плохо вооруженные миряне, никогда не участвовавшие в сражениях — никчемная армия, но только так у Энин появлялся хоть какой-то шанс на спасение. — К тому же, девушка обладает темным Даром. Быть может, он позволит ей совладать с защитниками крепости…
— Решено, — привлекая к себе внимание хлопком в ладоши, сказал Приторий. — Пусть ведет чернь в бой. Неудачный штурм погубит ведьму. И не страшно, что она умрет на клинках, а не в огне. К тому же потери среди мирян уменьшат расход провизии. Что же касается победы… Победа докажет, что Всемогущий Эстер благосклонен к чернокнижнице — и не нам противиться его воле. Тогда ей будет дарована жизнь.
Святые братья поддержали главу Ордена одобрительными возгласами. Энин невесело усмехнулась, понимая, что ее дни сочтены. Стараниями Бенедикта она получила не спасение от смерти, а лишь очередную отсрочку.
* * *
Бенедикт ненавидел утреннюю пору и восход обжигающего солнца. Ненависть эта пробудилась в нем с того дня, когда он стал вампиром. Но треклятый рассвет, не обращая внимания на желания священника, уже разорвал небо, наполнив мир красным, будто сочившимся из раны, светом. С каждым мигом этого света становилось все больше, солнце все выше выползало из-за горизонта. Бенедикт перевернулся на бок и с недовольством подумал, что выбрал самое неудачное место для стоянки: из повозки открывался ужасный, удручающий вид на восток, откуда каждое утро прибывало ненавистное солнце. Никакого желания вставать и опускать тряпичный завес не было, но неожиданно повозка окунулась в приятный полумрак, и, обернувшись, Бенедикт увидел Энин.
