– И ты, Банни! – застонал он. – Мой собственный дорогой друг!
– Ты даже не был без сознания! – воскликнул я. – Слава богу!
– Конечно же, я терял сознание, – пробормотал он, – и я действительно мог получить сотрясение. Не узнать меня в образе, который ты видел десятки раз! Ты даже не посмотрел на меня, Банни, и рта не дал мне раскрыть. Я собирался позволить тебе повязать меня! Мы бы вышли рука об руку, но теперь мы в рискованном положении, хотя ты очень удачно избавился от жениха. Но мы все равно должны действовать быстро, и нас могут легко обнаружить!
Раффлс поднялся на ноги еще в середине своих стенаний, и я последовал за ним к двери в сад, где он подбирал ключ, пока я держал фонарь, который он предварительно погасил и вручил мне. Но хотя я и следовал за Раффлсом, поскольку должен был это сделать, я был слишком озлоблен, чтобы ответить ему. И так продолжалось несколько минут, которые могли бы быть напряженными для читателя, не знавшего, чем это все закончится для меня и Раффлса. У нас было достаточно времени, чтобы мы оставили запертую дверь позади и ключ на стене сада; затем мы направились по садовым лабиринтам, прежде чем спуститься в переулок, который вывел нас к мосту над заводью. И когда мы остановились на середине моста, дома вдоль берега все еще утопали в спокойствии и темноте.
Зная Раффлса, я не был удивлен, когда он нырнул под своды этого моста, и достал откуда-то плащ с капюшоном без рукавов и широкополую шляпу, которые он заранее спрятал там по дороге в дом. Толстые носки были сняты с обуви, оборванные брюки в пятнах крови и лохмотья Ньюгейта брошены в воду, а весь комплект одежды сменился за меньшее время, чем мне понадобилось, чтобы все описать. Этого не было достаточно для Раффлса, он должен был изменить и мой внешний вид, надев мое пальто под его плащ и завязав его шарф вокруг моей шеи.
– И теперь, – сказал он, – ты весьма обрадуешься, узнав, что в 3:12 отходит поезд в Сурбитон, мы легко успеем на него. Если хочешь, пойдем отдельно, но я не думаю, что существует хотя бы малейшая опасность, и начинаю беспокоиться за нашего астматика.
Действительно, я тоже был охвачен тревогой, пока не прочитал о приключениях Медликотта (и о наших собственных) в газетах. Оказалось, что он храбро добежал до дороги и именно там поплатился за свою опрометчивость: он стал абсолютно неспособен сдвинуться хотя бы на дюйм. В конце концов, ему потребовалось двадцать минут, чтобы проползти обратно к запертым дверям, и еще десять, чтобы разбудить спящих в доме людей. Его описание моего внешнего вида в газетах является единственным, что примиряет меня с мыслью о его страданиях в течение получаса.
