И с глубоким вздохом он направился к зданию суда. Верховный судья стал задавать Томмасо Паче подходящие случаю вопросы. Когда же несчастный, отчаянно жестикулируя, открыл окровавленный рот, все присутствующие в смятении затрепетали. Но удивление их и ужас достигли апогея, когда мэтр Никколо ди Мелаццо голосом размеренным и твердым назвал поименно всех участников убийства Андрея, за исключением королевы и принцев крови, и во всех подробностях описал, как это было.
Тут же, на месте, арестовали великого сенешаля Роберта Кабанского и графов Терлицци и Морконе, находившихся в зале и не посмевших и слова сказать в свою защиту. Часом позже, уже в тюрьме, к ним присоединились Филиппа с двумя дочерьми и донна Канция. Они молили королеву о защите – тщетно. Еще двое заговорщиков, Карл и Бертран дʼАртуа, бросив вызов правосудию, заперлись в своей крепости в Сант-Агате. Остальные, в том числе графы Милето и Катанцаро, спаслись бегством.
Как только мэтр Никколо заявил, что добавить ему больше нечего и что он рассказал суду всю правду, как она есть, верховный судья в полнейшей тишине вынес ему приговор, который и был без проволочек исполнен: нотариуса и Томмасо Паче по отдельности привязали к хвосту лошади и протащили по главным улицам города, вслед за чем повесили на рыночной площади.
Остальных пленников бросили в подземелье, отложив допрос и пытки на следующий день. Оказавшись в тюремной камере все вместе, они начали осыпать друг дружку обвинениями, и каждый заявлял, что на преступление пошел против своей воли, поддавшись на чужие уговоры. Донна Канция и в застенках осталась верна своей поразительной натуре: даже перед лицом пыток и смерти она беспечно расхохоталась, заглушая голоса своих товарищей, и воскликнула:
– Милые мои, к чему все это? К чему горькие упреки и неучтивые обличительные речи? Нам нет прощения, и все мы в равной степени виноваты. Из всех присутствующих я – самая молодая и, да простят меня дамы, не самая безобразная, но если меня и обрекут на казнь, по меньшей мере я умру довольной, ибо нет в этом мире наслаждения, которое я бы не испробовала, и я льщу себя надеждой, что многое мне простится, ведь я любила многих и много – вам ли, господа, этого не знать! А ты, злобный старик, – продолжала она, обращаясь к графу Терлицци, – разве ты не помнишь, как забавлялся со мной в приемной королевских покоев? Ну-ну, не надо стесняться перед своими благородными родственниками! Облегчите душу, ваше сиятельство, не скромничайте! Вам ведь прекрасно известно, что я ношу ваше дитя. Знаете вы и то, к какому средству мы прибегли, подделывая доказательства беременности несчастной Агнессы Дураццо, да упокоится ее душа с миром! Я и предположить не могла, что шутка кончится так скоро и так дурно. Всё это вы знаете, и много чего еще. Так что оставьте при себе свои сетования, они, право же, скучны! Лучше приготовимся умереть так же весело, как жили!
