Божественное правосудие, не знающее привилегий и в равной степени карающее принцев и простолюдинов, настигло и Иоанну. Первый удар приняла их с Бертраном страсть. Стоило любовникам оказаться наедине, как неукротимое отвращение и ужас охватили обоих, заставили отшатнуться друг от друга. Отныне королева видела в нем лишь убийцу мужа, а Бертран в ней – причину своего преступления, а может, и неминуемого наказания. Граф дʼАртуа переменился в лице, щеки его запали, под глазами залегли черные тени. Рот его искривился в жуткой гримасе, он протянул руку и погрозил пальцем своей соучастнице, хотя видел перед собой не ее, а чудовищный призрак. Шнурок, которым он удавил Андрея, – теперь этот самый шнурок петлей захлестнул шею королевы и глубоко впился в тело; и это он, Бертран, повинуясь какому-то бесовскому наваждению, своими собственными руками душит женщину, которую так любил и некогда, коленопреклоненный, так благоговел перед нею! В отчаянии размахивая руками и бессвязно бормоча, граф выбежал из комнаты, и, поскольку у него проявились все признаки помутнения разума, отец, Карл дʼАртуа, в тот же вечер увез его в свои владения в Сант-Агате, где и укрепился на случай нападения.
Но терзания Иоанны, медленные и ужасные, которым суждено было продлиться тридцать семь лет и закончиться страшной смертью, только лишь начинались. Все ее презренные союзники, запятнавшие себя кровью Андрея Венгерского, по очереди явились к ней истребовать цену этой крови. Жадность и притязания Катанийки с сыном, державших в своих руках уже не только честь, но и самое жизнь королевы, возросли сверх всякой меры. Донна Канция отныне предавалась распутству, ничего и никого не стесняясь, а императрица Константинопольская потребовала, чтобы племянница вышла замуж за ее старшего сына Роберта, князя Тарентского. Мучимая запоздалым раскаянием и возмущенная наглостью приближенных, Иоанна не смела теперь поднять головы. Стыд жестоко терзал ее, когда, опустившись до уговоров, она наконец вымолила для себя несколько дней отсрочки. Императрица согласилась с условием, что сын ее поселится в Кастель-Нуово и получит позволение видеться с королевой хотя бы раз в день. Иоанна молча кивнула, и Роберту Тарентскому в замке были отведены отдельные покои.
Со стороны Карла Дураццо, который со смертью Андрея стал считаться чуть ли не главой семьи и по завещанию покойного короля Роберта мог унаследовать корону благодаря браку с принцессой Марией, если, конечно, Иоанна не оставит после себя законных наследников, требований было два: во-первых, чтобы королева и думать не смела о новом супружестве, не спросив у него совета в выборе мужа; во-вторых, чтобы немедленно даровала ему титул герцога Калабрийского. Дабы вернее склонить кузину к этой двойной жертве, он прибавил, что, если она вздумает отказать хоть в одной его просьбе, он передаст в руки законников доказательства убийства и имена преступников. Иоанна, склонившись под тяжестью этого нового несчастья, тщетно искала способ его отвратить. На помощь ей пришла Катерина, императрица Константинопольская. У нее одной достало сил противостоять племяннику. Для начала следовало сообщить Карлу, что королева беременна, умерив тем самым его амбиции и омрачив надежды, а если, несмотря на это известие, которое, кстати, было правдой, он станет упорствовать, она, императрица Константинопольская, придумает какую-нибудь уловку, которая посеет в семье племянника волнение и раздор, уязвив тем самым его самые сокровенные привязанности и интересы, и унизит его в глазах матери и жены.
