Вдова Роберта, донна Санча Арагонская, эта достойнейшая и святая женщина, о которой читатель, по всей вероятности, позабыл, как и ее собственное семейство, видя, что гнев небесный довлеет над всем Анжуйским домом и отвратить его она не сможет ни советами, ни мольбами, ни слезами, на протяжении года носила по венценосному супругу траур и, исполнив этот обет, приняла постриг в монастыре Санта Мария делла Кроче, предоставив злосчастных царедворцев их необузданным страстям. Пророки в древности поступали так же – выходили из проклятого города, отряхивали пыль с сандалий и, не оглядываясь, шли прочь. Отъезд донны Санчи явился печальным предзнаменованием, ибо скоро дали о себе знать раздоры и межусобицы, улаживать которые становилось все труднее; гроза, ворчавшая где-то за горизонтом, внезапно обрушилась на город, и молнии не заставили себя ждать.
В последний день августа 1344 года Иоанна принесла оммаж Амери́ку, кардиналу Сен-Мартен-де-Мон и легату Климента VI. Понтифик этот привык считать Неаполитанское королевство феодом католической церкви с тех самых пор, как Карл Анжуйский получил из рук его предшественника Климента IV инвеституру на эти земли – того самого Климента IV, который отлучил от церкви и лишил сицилийской короны наследника дома Гогенштауфенов. Торжественная церемония прошла в церкви Санта Кьяра, избранной неаполитанскими монархами своей усыпальницей, где ныне, в свежих могилах, справа и слева от главного алтаря, покоились дед и отец молодой королевы. Иоанна в королевской мантии и короне, вложив ладони в руки папского легата, принесла клятву верности в присутствии супруга, стоявшего у нее за спиной в качестве простого очевидца, наравне с остальными принцами крови. В числе прелатов, обремененных всеми епископскими регалиями и составлявших блестящую свиту папского посланника, находились архиепископы Пизы, Бари, Капуи и Бриндизи, преподобные отцы Уголино, епископ Кастеллы и канцлер королевы Филипп, епископ Кавайона. Вся неаполитанская и венгерская знать присутствовала на этой церемонии, официально и безоговорочно отстранявшей Андрея от престола. Стоит ли удивляться, что на выходе из церкви неприязнь противоборствующих партий едва не выплеснулась в открытую конфронтацию? Последовал обмен взглядами столь враждебными и речами столь угрожающими, что принц, рассудив, что ему недостает сил, чтобы сражаться с врагами, в тот же вечер написал письмо матери и объявил, что намеревается уехать из страны, где с самого детства он не видел ничего, кроме разочарований и несчастий.
